 Ну ты, наверное, помнишь, как у нас было распределение, многие были «одержимы» романтикой, помню Вадик плакал, когда его распределили в Москву, я лично тоже хотел в самую дальнюю точку. Когда зашёл на комиссию, мне говорят, что все подобные точки уже заняты и там уже мест нет. Я сильно просился, никуда больше не хотел. К моему счастью, был на комиссии представитель Магаданского управления, видимо он был достаточно опытный человек и, видя моё упрямство, смог осознать мой порыв. Он «вклинился» в наш диалог с председателем комиссии и говорит, что одного человека, пожалуй, можно взять. И вот мне привалило такое счастье, ты не представляешь. Представитель Магаданского управления говорит, что это не сам Магадан, а аэропорт, чуть севернее. Ну а мне, какая разница, лишь бы подальше. Говорю, спасибо, выскочил, такой довольный.
Потом у нас был месяц отпуска. Я поехал в Бобруйск, у меня отец и мать там были. Отец уже старенький был, мама прибаливала, уговаривала, чтобы я как-то здесь остался. Но тогда в голове ничего не было, если бы сейчас, конечно, может быть я и прислушался к её словам, но тогда... Я говорил, мама, мне очень хочется туда, там зарплата побольше, там романтика. Она говорит, что хоть бы ты женился, мы же одни совсем. Она тогда работала в онкологическом центре медсестрой.
Я всячески отказывался, но они что схитрили, мои родители. Я так по городу ходил, на танцы, ну проводил отпуск. А у родителей были друзья, тоже пожилые, муж и жена. У них было три дочери. И мне родители говорят, что девочка одна, она была средняя по возрасту, хочет с тобой сходить в кино. Я знал этих людей, однажды, когда мне надо было перешить форму, я ходил уже в эту семью. Отец у них был портной. Костюм тоже мне гражданский шил. Помогал, в общем. Ну, я подумал, почему бы не сходить, давай сходим.
Она была такая гордая, независимая девчонка. А ей родители говорят, вот сын приехал к нашим друзьям, он очень хочет с тобой в кино сходить. Короче, пошли мы в кино, ну и как выяснилось, просто родители «свели» нас. Только теперь, с возрастом, начинаешь осознавать, как наши родители, на основе своего жизненного опыта, помогали нам разобраться в жизни, вовремя направить в «нужную колею». За наше знакомство с моей супругой, я благодарен своим и её родителям. Неизвестно, что было бы, как бы сложилась моя и её судьба, если бы мы тогда не прислушались к своих родителям и не последовали их совету.
Ну я говорю, ну всё, сходили, ну хорошая девчонка, ну я так понял, скромная, красивая была очень. Я её только попросил, что если что надо помочь родителям, они уже были старые и больные, то помоги, если сможешь. А сам решил, что поработаю там год-два, соберу денег, и женюсь на ней, если она, конечно, будет к тому времени согласна. И не ошибся, ни раньше, ни потом я не встречал более достойной женщины, нежели моя жена. Никаких отношений у нас с ней тогда не было, ну она красивая девчонка, хорошая. Я вот только один раз в кино с ней сходил, потом, правда, пару раз приходил к отцу, потом улетел.
Прилетел в начале апреля, в форме, в ботиночках, а там ещё такая холодина, мороз -48С. В штабе встретили, направили в общагу. Ну посёлочек в тундре стоит, ничего вокруг, только океан с одной стороны, а с другой - тундра. Ни деревьев, ничего. И маленький посёлочек. Вдали сопки.
 В общежитии, в комнате восемь кроватей, шесть было уже занято. Меня поселили, парни говорят, ну за прибытие, давай беги. Куда бежать? Найдёшь магазин, прямо в аэропорту магазин. Город Певек далеко, тридцать с чем-то километров, а посёлок аэропорта назывался Апапельгино (Чукотский АО, Чаунский район, посёлок Апапельгино, сoordinates: 69°47'33"N 170°36'53"E). Был построен, как посёлок, обслуживающий аэропорт Певек. Ежедневно там садились по два самолёта из Москвы, жизнь кипела, казалось, так будет всегда, и будет только лучше. Увы пошло не так как всем нам хотелось. Если сейчас там кто и остался, то только из-за большой любви к этому северному краю.
Это было первое моё «крещение», потом мы правда «крестились» каждый день. Болгарский коньяк «Плиска», всё дешево. Магазинчик такой маленький, очень большой выбор напитков, ром, вина и т.п., всё, что пожелаешь, производство Японии, Канады, Мексики, до сих пор не понимаю, кто и как в то жёсткое и суровое этот магазин снабжал импортными товарами. Из продуктов только хлеб и консервы какие-то были, шоколадки, особенного ничего не было, кроме разнообразия спиртных напитков.
Только прилетел, начал обустраиваться, две недели прошло в апреле, мне телеграмма, умерла мама. Меня сразу отпустили, на наш рейс посадили, но не успел я на похороны, прилетел, когда уже её похоронили. В Тикси сидел, потом в Москве застрял. Поговорил я, естественно, со своей невестой, Полиной её звали, попросил посмотреть по возможности за своим старым и больным отцом, один он остался и улетел, нужно было осваиваться на новом месте.
 Авиапредприятие обслуживало самолёты АН-12, ИЛ-14, ЯК-40, АН-2 – основная техника, ну и вертолёты МИ-4, МИ-8. Транзитные – Ил-18, потом их заменили малая и большая «тушка» (Ту-134 и Ту-154). Техническую эксплуатацию самолётов освоил сравнительно быстро, на новую технику переучивался в Ульяновской ШВЛП, в Магадане в УТО изучал ЯК-40. Были у нас ещё и вертолёты, сначала Ми-4, потом и Ми-8, на вертолётах работал наш однокурсник Валера Горбунов.
Были у нас на курсе два «математика» - Ажипа и Гортлевский, они оба заканчивали математические школы и вот в институте, прямо с первого семестра, они пошли грабить людей, отбирали плащи болоньевые, деньги, а Валера Горбунов жил у них в комнате, они его держали в «чёрном теле», заставляли полы мыть, унижали всячески, забитый был, они не давали ему голову поднять. Вот он тоже к нам приехал, я его повёл океан посмотреть, как старого однокашника, помогал осваиваться.
Однажды ночью мы в океане перевернулись на лодке. Был какой-то праздник, хорошо в АТБ его отметили, были мой начальник ОТК, инженеры с вертолётного участка, и решили мы через бухточку плыть в город, в Певек, от аэропорта 30 километров по океану. Ну, поплыли. А вот летом в океане льдины сверху таят и часто верхней части уже и не видно. Мы на полной скорости в эту льдину врезались и опрокинулись. Слава Богу, что мы на этой льдине оказались, сверху. Я под лодкой, а они сбоку, они меня тянут, а я подумал, что просто за что-то зацепился, вырываюсь. Кое-как они меня вытянули. Потом на этой лодке, в полной темноте, без двигателя, нашли одно весло и гребли. Как уцелели, не понимаю, были хорошо выпивши.
Сначала меня поставили в УТР, на участок трудоёмких регламентов, мастером, года через два перевели в ОТК, потом назначили начальником оперативной смены в аэропорту.
Прошло два года. В 74 году я поехал в первый отпуск на материк и женился на Полине, она меня ждала, а я убедился за эти два года разлуки, что испытывал к ней настоящее и глубокое чувство. Отец сильно болел, она ухаживала за ним, переписывались всё время. Короче, оформил жене паспорт, так как это приграничная зона и повёз я её к себе.
Жена вела себя в полёте изумительно, четырнадцать часов перелёта на ИЛ-18, несколько посадок, Москва, Андерма, Хатанга, Тикси, Черский, Чокурдах. Я ещё выпил хорошо, ничего не мог есть, тошнило, я ещё в форме, как настоящий лётчик, хорохорюсь, а жена прекрасно всё перенесла, меня всё время тянет в туалет, еле долетел, а она хорошо кушала и прекрасно полёт перенесла, молодец. Несколько посадок было, пока долетели. В Чакурде, по-моему, пошли в туалет, хорошо, что мужик один – добрая душа, научил. Там очень непросто в эти туалеты ходить. Ветер постоянно, иногда мы ходили цепочкой по пять-семь человек, взявшись за руки, людей уносило, находили потом под машинами. Так вот, из этого отверстия сильно дует, всё что «выбрасываешь», сразу же выдувает на тебя. Простая, но очень оригинальная технология. Нужно купить газету, уложить её на «очко», встать ногами на газету, зафиксировав тем самым её положение. Сделать своё дело прямо на газету и только после этого резко с неё сойти. Ну а после, как получится, либо «продукт» под тяжестью своего веса провалится в отверстие, либо, если воздушный поток, постоянно дующий из отверстия, окажется сильнее, то его выбросит наружу, нужно в это время быть «начеку», опасаться. Почитал и подумал, уместны ли здесь такие подробности, но потом посчитал, что из таких мелочей и складываются практические способности человека, живущего на Севере, который стремится, порой анекдотическими способами и методами, противостоять этой стихии и не просто выжить, но ещё и с определённым уровнем комфорта
Приехали с женой в аэропорт, я уже к тому времени «присмотрел» у одного нашего работника, радиста, по-моему, он был узбек, который уезжал с Севера, небольшой домик, это можно было считать роскошью. Мой брат Семён, когда с женой приехал, вообще жил первое время в профилактории. Семёну дали направление не ко мне в Певек, тоже свободных вакансий не было, а в Магадан, в центр нашего управления. Потом мы с ним пошли в Магадане к начальнику управления, я сказал, что вот я там работаю, вот мой командир отряда, у нас есть место и его, всё-таки перераспределили на Север. В Магадан можно было летать без пропуска, а вот уже к нам нужен был особый пограничный пропуск, я сильно крутился, но пропуск смогли оформить своевременно.
Такие домики, который я купил, там строили просто. Если большие дома, в два-три этажа, то там размораживали мерзлоту, ставили какие-то сваи, очень сложная технология. А маленькие дома простые, на берегу всегда из океана выбрасывало много всяких материалов, брусья, ящики, чего только нет. Кто занимался, каждое утро собирал такие материалы всё лето. Ставилась деревянная основа дома из мощных брусьев, затем из досок монтировались полые стены, которые засыпались шлаком из котельной. Примитивная крыша и дом готов. Конечно, он стоит фактически на мерзлоте, на льду, летом всё это оттаивает, дом даёт всевозможные трещины, деформируется, но жить можно. Правда, через трещины было видно улицу, даже зимой, на них намерзали громадные сосульки, но котельная работала хорошо и непрерывно, батарей ставили очень много, кто сколько мог достать, этого вполне хватало, в доме была страшная жара.
Так вот, этот парень уезжал и говорит, что у него есть домик, неплохой. Может его оставить, то есть продать мне, что я и сделал. Так я зарабатывал неплохо, платили хорошо, да ещё и в парашютной службе платили. Но довольно частые пьянки (неизбежная особенность Севера), да ещё, в силу своего «щедрого» характера, я за всех расплачивался всегда, короче, я написал отцу, что если он может, пусть поможет. Отец сам больной, пенсионер, но каким-то образом собрал, мне выслал, домик я купил. Но это был не домик, в классическом понимании, раньше это была свиноферма, пытались на Севере разводить свиней, ничего не получилось, а свиноферму разгородили на четыре части и получились такие квартиры. А уже к этой своей четвертинке он пристроил маленький коридорчик, сенцы, получилось вполне прилично. Все удобства на улице, а водоснабжение через специальное окошко, которое закрывалось фанеркой изнутри. Воду развозили водовозкой, набирали в озере, везли из тундры. Прорубь зимой замерзает, но её постоянно пробивают. В окошко вставлялся шланг цистерны, под окошком стояла ёмкость, бочка наполнялась, вода была хорошая, чистейшая, в кране совсем другая.
Как только я купил этот домик, то мне можно было привести жену. Аэропорт не разрешал привозить жену, если у тебя негде жить, нет прописки. В домике меня прописали, у меня даже была домовая книга. Можно было привести жену и даже ещё одного человека. Устроились мы довольно комфортно, не надо было ютиться по общагам, как многие, нормально всё было. Жену сразу же взяли на работу в бухгалтерию аэропорта.
Много историй связано с перегоном наших самолётов в ремонт и получения их из ремонта. Летать приходилось через всю страну, Як-40 гоняли в Мин-Воды, а Ил-14 в Минск. Как-то мы летели с экипажем самолёт принимать с ремонта, с Минска. Когда я принимаю самолёт, то там мне дают водку, самогон, спирт, чтобы я всё подписал и принял самолёт из ремонта, а когда я сдаю самолёт, то, наоборот, мне надо «ставить» заводчикам, чтобы у меня его приняли, в этом случае мы спирт везём с собой.
Дал мне начальник АТБ, две, или три бутылки, я уже и не помню. С нашего аэропорта мы вылетели нормально, первая посадка в Черском, там пограничники предупредили сразу, что красную икру, золото и спирт везти нельзя. Уговаривал, уговаривал, ничего не получалось. Потом кто-то предложил тоже довольно странную технологию, нужно выйти, вроде бы для того, чтобы вылить спирт, а на выходе есть для этого специальный контейнер, ёмкость, выливай туда, а потом, когда мы будем уже идти на посадку, мы тебе с него нальём. Так оно вроде бы всё способствует этому, полярная ночь, ничего не видно.
Всё получилось, на выходе мы эту ёмкость забрили, принесли на самолёт. Прилетели, пошли в гостиницу, забрали с собой эту ёмкость. Открыли и убедились, что эта ёмкость, была, мягко выражаясь, не совсем чистая, явно присутствовали нежелательные компоненты в виде табака, окурков и прочего мусора, просто отвратительный вид. Я предложил всё вылить, командир «упёрся», ничего страшного, отфильтруем. Через бумагу, вату, вроде всё отфильтровали, табачный цвет явно присутствовал. Командир сказал, что пойдёт, скажем, что коньяк. Я согласился, нам же его не пить, нам рассчитываться. До Минска ехали на поезде, попали на поезд «Москва – Варшава», купе на трёх человек, зеркала кругом, международный экспресс называется, совершенно не похож на наш, комфорт другой. Оказывается нас взяли на него по просьбе нашего командира, который дал понять начальнику поезда, что с «нас причитается».
Не успели мы устроиться, как пришёл начальник поезда и проводница, поляки, общение наладилось быстро на таком русско-польском сленге. Они своим видом показывали, что пора бы и рассчитываться, командир меня толкает в бок, неси. Пошёл в соседнее купе, взял эту бутылку, как мы не фильтровали, сверху плавала опять какая-то гадость. Выливать жалко, начал я бумажкой как-то выуживать всё это, выплеснул немного в раковину, вроде ничего не заметно.
Налили, пить они в одиночку отказывались, заставляли и нас, уговаривали. Мы держались, говорили, что завтра лететь, упорно отказывались. Поляк начал смотреть подозрительно, смотрю, а он что-то ручкой от вилки с бутылки выковыривает. Ну, видимо, они настолько привыкли пить, что начали выпивать без нас. Выпили по полстакана, там у них какие-то консервы были, мы своё что-то открыли, в общем, хорошо, разговор пошёл, они ушли. Ну а в Минске было уже всё «по-нашему», никаких вопросов по поводу качества не возникло.
Было много и забавных, историй, хотя и они могли окончиться трагически. Например, АН-12 сел и исчез, почти всем отрядом искали его. АН-2 однажды зимой, с какими-то делегатами (литерный, подконтрольный рейс), вырулил на взлёт, но не взлетел и тоже исчез, и это в условиях, когда температура у нас зимой опускалась много ниже -60 градусов, довольно часто в термометре шкалы «не хватало». Долго искали, пока нашли, все уцелели и почти не обморозились, в обоих случаях экипаж и пассажиров спасло умение танцевать чечётку продолжительное время.
 Да и у меня лично было несколько случаев, которые могли тоже закончиться весьма плачевно. Вот недавно мои друзья с Чукотки прислали мне фотографию одной скалы, очень красивое место, абсолютно вертикальная стена. А я однажды оказался под ней ночью и, чтобы спастись от прилива, просто некуда было деваться, бросил ружьё, рюкзак, как залез на неё без оснастки, я сейчас понятия не имею. Утром даже смотреть с неё вниз было жутковато. Были мы тогда вдвоём, с Володей Божинским, замечательный парень, сейчас работает в Тюмени, был начальником смены в аэропорту, отличный специалист, мастер своего дела, парашютист, двоих детей-близнецов воспитывает.
Здесь на Камчатке мне пришлось с парашютом по производственной необходимости столкнуться. Дело в том, что по нормам Международной авиационной организации ИКАО, в нашей зоне аварийно-спасательная службы должна была иметь парашютистов.
Я занимался этим видом спорта ещё в Рижском аэроклубе; в связи с новыми требованиями, нам прислали руководителя, он оказался сыном начальника одного из южных управлений Гражданской авиации. Сам он не прыгал, вернее прыгал пару раз, что-то там было неудачно, в основном руководил нами с земли, иногда, правда, взлетал, выпускал, но, в основном, с земли. Он набрал аварийно-спасательную парашютную команду, в неё приняли ещё несколько человек, по-моему, нас было шестеро. За каждый прыжок платили, а потом, в Америке, пришлось за прыжки платить самому.
Был один случай, когда я по своей неосмотрительности загорелся в воздухе. Выполняли показательные прыжки, прыгали то с флагами, то с дымовыми шашками. Вернее загорелись мои промасленные на работе унты, от привязанной к ним сигнальной шашки. Шашка универсальная, такая большая, солидная, с одной стороны шнурок для ночного действия, с другой – для дневных условий. Мы прыгали днём, то есть шашка должна была просто дымить, а я дёрнул за другой шнурок, пошло пламя. Получилось, что вместо выписывания фигур дымом, я их был вынужденно выписывать для того, чтобы сбить пламя сначала с моих унтов, а потом уже и с аналогично промасленных брюк и со всей моей фигуры. Вот я лечу, и всё это горит. Начал отрывать эту шашку, кувыркался там, пытался, как мог, сбить пламя. Кончилось всё хорошо, последствия только в виде испорченного обмундирования. А в общем, у меня 3 раза не срабатывал основной парашют, последний раз уже в Америке.
Случались и бытовые неурядицы. Меня же током однажды почти убило. Я взялся за стиральную машину, Рига-8, я взялся за неё руками и меня моментально «стукнуло», не могу разжать руки, «притянуло» к машине, и всё. Когда очнулся, лежу на полу, машина рядом лежит, что меня спасло, то у машины было всего три колёсика, когда я «вырубился», то я упал, машина была недостаточно устойчива, всего три колёсика, падая, она потянула за шнур розетку и вырвала её, оборвав провода. Это меня и спасло.
Надо сказать, что в моей жизни происходило достаточно много случаев, которые могли закончиться весьма и весьма плачевно, однако, в силу различных обстоятельств, всё завершалось благополучно.
Когда мы учились в старших классах, была «мода» на различные школьные олимпиады, которые проводились на районных, областных и республиканских уровнях. Учился я хорошо и принимал участие в этих мероприятиях практически по всем предметам. Особенно увлекала меня химия. У нас была по этому предмету прекрасная учительница, видя моё увлечение, она стала заниматься со мной индивидуально, полностью мне доверяя, а чтобы не было никаких ограничений для занятий, она дала мне ключ от химического кабинета, чем я, со своим авантюрным характером, не преминул попользоваться и «натащил» домой много различных реактивов и всё свободное время экспериментировал.
Как и любой пацан моего возраста я начал делать взрывчатые смеси. Однажды я намешал красного фосфора, калийной селитры, добавил ещё что-то, активированного угля, по-моему, в общем, всего понемножку. Мне показалось, что все компоненты недостаточно размолоты и смешаны и я начал их в полулитровой банке дробить и смешивать. Грянул взрыв, замолк телевизор, опалило глаза, на мгновение потерял сознание. Очнувшись, обнаружил себя в крови, вся одежда спереди была буквально испепелена, порвана, лицо обожженное. Брат, который наблюдал за моими экспериментами, тоже был весь в крови. Родители, соседи тушили пожар, на скорой помощи отвезли нас в больницу.
Лежали долго в больнице, сделали несколько операций, вытаскивали осколки, зашивали раны, врачи опасались потери зрения, но всё обошлось благополучно. Когда я смог разговаривать, пришёл следователь. Я рассказал, что самовольно, через форточку, залез в хим. кабинет, как мог, «спасал» свою учительницу. Официальное расследование на этом и остановилось, причастность к происшествию учительницы следствие не обнаружило. Но, тем не менее, все в школе это знали, и ей пришлось всё равно перейти в другую школу, о чём я сильно сожалел, встретиться с ней после этого не пришлось и у меня до сих пор остались переживания, что я даже перед ней и не извинился.
Всю мою «химию» отец собрал и выбросил на снег, хорошо помню, как натрий, хранящийся у меня в банке с керосином, вступил во взаимодействие с водой, начал выписывать огненные круги по двору, да так, что помогавший сосед в секунду заскочил по лестнице под крышу.
Другой случай произошёл в глубоком детстве. Я его помню, но, очевидно, что все детали я узнал уже потом, от родителей. Мне было 5 лет, а Семёну, соответственно, 3 годика. Жили на третьем этаже, фасад дома реставрировался, стояли леса. Мы с братом, хорошо, по-зимнему одеты, в шубках, вышли на балкон. Что произошло, трудно сказать, то ли мы баловались и толкались, то ли ещё что, но Семён полетел вниз. Причём молча, он так и не понял, что происходило. Наклонные доски, стойки, какое-то строительное барахло, в общем, энергия падения Семёна несколько раз гасилась и он свалился в глубокий сугроб достаточно плавно, даже не заревел, а только смеялся. Так его родители и принесли улыбающегося и абсолютно целым и здоровым.
 Детишки в посёлке выглядели «бесхозными», специфика отрасли такова, что родители всё время на работе, дети постоянно в сугробах в этих бродили, захотел однажды, по доброте душевной, из лучших побуждений, показать им красоту океана. А там, понимаешь, льдины, на них тюлени, моржи, интересно, всё-таки. Вся детвора, это наших работников детишки. Я их посадил в лодку, и мы поплыли с реки прямо в океан. Вышли в океан, я их возил, плавал, показывал всё, им интересно, они были довольные и весёлые.
Но потом, я слышал удар, зацепили мы винтом притопленную льдину, я её и не заметил, в результате срезало шпонку, двигатель работает, винт не вращается, нас понесло, отлив был, нас и унесло в океан, между айсбергами мы там болтались. Родители всполошились, подняли вертолёт в воздух, но ушли мы между льдинами далеко, поэтому нас долго и найти не могли.
Короче, я выдернул гвоздь из лодки, как я его смог выдернуть, до сих пор не представляю, а дети уже устали, плакали уже, я им и сказки рассказывал, гвоздь расшатывал, расшатывал, но удалось выдернуть. Жить захочешь, что угодно сделаешь. Поднял мотор, засунул этот гвоздь вместо разрушенной шпонки, короче, мы поплыли назад, вернулись. На берегу был уже весь посёлок, родители волновались, бить меня, конечно, не били, но предупредили, чтобы больше так не делал. Дети развеселились, сначала они не поняли, что случилось, тем более, что на обратном пути я им рассказывал всякие истории, дети остались довольны, ну а я, конечно, сильно перепугался.
Валера Горбунов однажды попросил покатать его в океане, я посадил его в лодку, дёрнул за ручку, это лодка была моего начальника, а там не совсем хорошо была отрегулирована позиции «нейтрально», «вперёд», «назад». Я вроде поставил нейтрально, но лодка из под меня «выпрыгнула», то есть было установлено положение «вперёд». Я успел уцепиться за борт, чувствую, поток воды идёт по ногам, подумал, что винтом может ноги отрезать, отпустил и стал тонуть. Валера на лодке вокруг меня крутился, потом прыгнул и начал спасать, короче вытянул меня.
Однажды нас потеряли в тундре без продуктов зимой, а спас тогда нас один пожилой дядька, местный сторожил, давно живший на Север, хорошо ориентирующийся на местности. Да и Магаданский вертолёт сильно помог, так как «наши» оказались недостаточно квалифицированными летать в такую скверную погоду, метель. Был случай, когда я благополучно «удрал» от белого медведя - очень уж он тогда, видимо, есть хотел.
 Хорошо помню, шёл забой оленей. Забивали их два раза в год. Для забоя оленей из тундры пригоняли оленей к аэропорту. Их пригоняют чукчи, ну и забивают, по возрасту, наверное, или по каким другим показателям, по весу, может быть упитанности, не знаю. Забивают всего два дня. Вот в это время в посёлке бывает мясо, а так его нет, всё куда-то «уходило». Мясо на материк. Шкуры, ты не представляешь, это какое-то кровавое месиво, смерзалось, затем грузилось на АН-12 и отправлялось в Японию. Там закупали всё это за золото. Рога тоже куда-то отправляли, но я не знаю, куда. Я заказывал, мне привезли двое рогов, но у меня их украли, при пересылке, когда я их отправил кораблём. На материк они не дошли. Языки отправляли прямо в Кремль, так мне по крайней мере, говорили. Они были на строгом учёте, сколько оленей забито, столько и языков. Они даже все были промаркированы.  Мясо нам привозили вертолётчики наши, сами застрелят с воздуха, или чукчи дадут за бутылку водки со стойбища. Мясо было постоянно, огромный пластиковый мешок из-под одежды, правда, кровь там, волосы, ну это ерунда, мясо прекрасное, фактически дичь. Икра красная хранилась в столитровой бочке, двухсотлитровая бочка красной рыбы стояла всегда. А вот языка никогда и не попробовал, не получилось, очень уж учёт был строгий, наверное.
 К чукчам ходили, когда забой был, чтобы набрать у них мяса. Однажды взяли с собой две бутылки водки, пошли. А там у них стоят такие вигвамы, яранги называются. Ну мы думали, сейчас как короли зайдём, бутылку водки за оленя. Чукчи по-русски хорошо говорят, спрашиваем, вот вам водка, вы нам мясо, языки, балыки. Они говорят, вы знаете, что сейчас у нас праздник, у кого-то день рождения, садитесь с нами праздновать, а потом мы всё вам дадим. Прошли в ярангу, огромная такая, какой-то остов, покрытый оленьими шкурами. Зашли, а там, ящики с водкой, шампанским, коньяки стоят тоже ящиками. А я это видел раньше, в магазине двое чукчей стояли с мешком, а другие двое с прилавка в мешок складывали водку, коньяк, вот они загрузили, олени стояли рядом, всё в нарты бросили, уехали. Вот парни и говорят, в хороший «переплёт» мы попали, водку свою сохранили, да ещё и в дорогу нам дали.
В яранге висели карабины, винчестеры, но я смотрю, не наши ружья, все американские, спросил, где покупали. Хозяин отвечает, мы не покупаем, это мой брат с Аляски мне подарил. Как же это пересылают, они говорят, что это не пересылают, мы к нему в гости ездим, и он к нам в гости приезжает. На мысе стоит мощный радар, «стережёт» границу, вроде бы. Он стоит на мысе, а внизу на океане айсберги, торосы намерзают громадные, там локатор ничего «не видит». Он говорит, мы спускаемся к океану, за торосами прячемся, едем к родственникам, вот они нам всё и дали. Вполне спокойное общение, хорошие отношения. Границу, как границу, чукчи не понимают, у всех родственники с разных берегов пролива.
Граница рядом. Нам тоже приходилось летать на прииски, грузили ящики, очень тяжёлые, я его поднять смог, ну очень уж тяжёлый, носили вдвоём. Золото возили. Ящики цинковые, обшиты деревом, или наоборот, уже не помню. Однажды такой вертолёт исчез куда-то, с полной загрузкой, на нашей территории так его и не нашли, всех «терзали мутные сомнения» по поводу его пропажи и местонахождения. Загрузили золото на прииске, и он пропал. Граница рядом, чукчей долго и упорно расспрашивали, всё безрезультатно.
Охотиться я ходил, но мы ничего не убили. Нам выделили участок, на Севере, чтобы охотиться, надо иметь участок. Такие участки давали на предприятия. Мой начальник ОТК капканы ставил, песцов ловил много, он был практически профессионал, а я любитель. Росомахи даже попадались, были случаи и просто в капкане ноги песца, росомаха «украла». Очень много лис, волки полярные, медведи полярные.
Ну а рыбачили мы все очень просто. Взлётная полоса расположена параллельно береговой кромке океана, зимняя стоянка АН-2 была прямо на льду океана. Летом идём на работу, у всех стоят сети, ставили на резиновых лодках, подплываешь, поднимаешь сеть, выбираешь рыбу. Вся сеть забита камбалой, её никто не брал, несмотря на то, что она хорошая, крупная, даже огромные были, но все охотились за сальманом. Их попадало всего по несколько штук, одна, две рыбины. Сальман рыба хорошая, икра всегда есть, но жена «распробовала» и камбалу, перестали её выбрасывать, жареная она очень вкусная, жирная.
Ещё один вид нашей рыбалки был связан с производственной деятельностью. Были специально запланированные полёты для подбора площадки при аварийно-спасательных работах. Лётчики тренировались для такого подбора, забирали нас, высаживали, потом прилетали через несколько дней и вывозили нас с рыбой.
Рыба идёт на нерест, «кишит». Первый раз, пока они выгружали вещи с вертолёта, я привязал к леске крючок, наколол на него красную тряпку, забросил и сразу же вытащил громадного сальмана. В Белоруссии с отцом я никогда не мог поймать ни одной рыбы, и травили мы там её и взрывали, ни разу ничего, а здесь с первого раза. Друзья кричат: «За хвост её держи, за хвост», я не пойму, зачем за хвост. Посмотрел, а из него вытекает на землю икра, надо переворачивать, чтобы вся не вытекла. Завезли мы сюда банки, вёдра, ящики, здесь на месте тоже этого «добра» хватало, солили и заполняли всё, что можно.
Через два года, в 1974 году, окончил институт мой брат Семён и тоже приехал в Певек. Семёна поставили в бригаду УТР мастером. Однажды загоняли ИЛ-14 в тепляк для технического обслуживания, он руководил, не учёл, что под колёсами колея сильная выбилась, мерзлота подтаяла, технологию нарушили, с колодками никого не было и когда самолёт стал непроизвольно скатываться не совсем туда, куда следовало, остановить его не было возможности, крыльями упёрся в этот балок и немного повредил, помял передние носки крыльев. Повреждение воздушного судна на земле, так квалифицируется данное авиационное происшествие. Учли, что молодой специалист, как «с гуся вода».
Смена у меня была хорошая. Территория АТБ сильно большая, за смену уставали. А у моего одного техника был мотоцикл, он мне предложил: «Иосиф Абрамович, бери мотоцикл, на нём и езди по аэродрому». По молодости, по дурости, я несколько раз проехал, а температура была 10-12С, в ХБ (хлопчатобумажный костюм), сильно простыл. Кашлял неделю, вторую. А в медсанчасти работала жена замполита, то ли ветеринар, то ли, вообще, где то просто работала уборщицей в больнице. А здесь стала главврачом. Но у неё работала жена одного моего техника, она медсестра по образованию, имела большой опыт работы и, благодаря её знаниям и большому практическому опыту, всё шло вроде бы и нормально.
Рекомендовали мне попить тёплого молока, доставали. Молоко у нас было для школьников, за 60 километров была ферма, возили оттуда. Пил, пил, не помогает, кашель всё усиливался. Наконец, «докашлялся», просто вырубился, потерял сознание. У моей мамы была астма, потом мне сказали, что эта болезнь передаётся по наследству. Жена испугалась, это было ночью, пошла, нашла эту медсестру. Что-то мне вкололи, спешили сильно, сломали иглу, потом во второе плечо кололи уже другой иглой. Короче, откачали, но у меня развилась астма. Рекомендовали Сочи, Ялту, я ездил, отдыхал, но толку не было. Только вылетал с аэропорта, астма пропадала, сильнейшая аллергия на что-то. Жена говорила, может на меня аллергия, я соглашался, уходил спать в спортзал, но ничего не помогало. Совсем ослабел. С работы ухожу, вроде чуть-чуть полегче, на работу (около 100 метров) иду, делаю две-три остановки, отдыхаю. Потом прихожу и ложусь, меня никто не трогает, все всё прекрасно понимали, работали без меня и за меня. Это было, конечно, страшно, я лежал и не мог пошевелиться, старался просто «не вырубиться» и как-то дышать. Потом я понял, что это не жизнь, это не работа, в 78 году мы просто уехали.
Я шесть с половиной, почти семь лет прожил на Чукотке, и, в связи с этим, хотел бы уточнить, что там я никогда не встречался со случаями пренебрежительного отношения ко мне и моей семье, в связи с нашей национальностью. На Чукотке никогда этого не было. Чукотка – это единственный край, где собрался уникальный народ. Какой бы «сброд» не попадал: милиционеры, без права выезда на материк, предатели, изменники Родины, чукчи, там были кто угодно, но ни разу, ни одного плохого слова я не услышал. Это какое-то братство, на Чукотке все братья. Никто и никогда не вспоминает о национальности, никаких оскорблений и унижений никогда не было, после Белоруссии я был влюблён в эту жизнь. Я не знаю почему, с чем это связано, но всё было действительно прелесть, по сравнению с моей родиной - Белоруссией.
Уехал с Чукотки я в 78 году, два полярных срока «отбыл», а третий пришлось прервать из-за здоровья. Семён же отработал четыре договора, двенадцать лет. С 74 по 86 год. Он себя практически полностью обеспечил, купил себе машину, купил квартиру. Я же уехал с Чукотки без копейки. Он приехал со шкурой белого медведя, привёз рога шикарные, красивые оленьи рога. Ну, молодец, конечно. Сначала он жил у нас, потом наши жёны «поцапались», так они и до сих пор не дружат, я считаю, что моя жена была не права, хотя она так и не считает, но мнение её уважаю, даже если порой не согласен.
|
