 После пятого класса меня отправили в июле месяце в пионерский лагерь. Событие было незаурядное, с нашей улицы в лагере никто не был, но наслышаны были многие. Оценка была отрицательной, по рассказам ребят, которые там были, в лагере всё очень плохо, достаточно сказать, что два раза в лагере были единицы, очевидно, они подневольно, по велению родителей, были вынуждены «томиться» летом далеко дома. Рассказы эти я слышал, но к тому времени я много прочитал и нигде не встретил негативного отношения к пионерскому лагерю. Так что поехал я в лагерь довольно охотно, хотя и с некоторым сомнением.
Пионерский лагерь Бурлинского района располагался на берегу Урала, в нескольких километрах от посёлка, чуть выше паромной переправы, посредством которой осуществлялась транспортная связь между Уральской областью Казахстана и Оренбургской областью РСФСР. Паромом пользовались жители близлежащих посёлков Ташлинского района России и Бурлинского района Казахстана, паром мог переправить через Урал легковой автомобильный транспорт, которого тогда было совсем мало, ездили в основном на лошадях, мотоциклах, велосипедах. Более серьёзный транспорт переправлялся в районе Илека, километров за 30 северо-восточнее Бурлина, где ежегодно возводился новый деревянный мост, который ежегодно же «сносил» весенний паводок.
Место для лагеря было выбрано не случайно. Лагерь был разбит сравнительно недалеко от посёлка, 6-8 километров, что позволяло ежедневно пополнять запас продуктов, и в тоже время, это было достаточно далеко для ребят, которые вынашивали идею «бежать» из лагеря. Место было очень живописное. Со стороны России, напротив лагеря, в Урал впадала река Иртек, я о ней упоминал ранее. Естественно получилось, что посреди реки, от песчаных наносов Иртека, образовался остров, который порос тальником и даже небольшими деревьями. Весной остров полностью затапливался, торчали только макушки деревьев, летом, по мере падения уровня Урала, остров появлялся из воды, но при переправе на него, необходимо было преодолеть весьма быстротечную и глубокую протоку. Место это на Урале считалось очень богатым рыбой, служители паромной переправы рыбачили в этих местах. Многие жители Бурлина и Российских посёлков Иртека, Раннего, рыбачили тоже здесь. Ставили подпуска с наживкой из малька, ловился жерех, судак, язь. В омутах, на донную удочку-закидушку, ловили сомов. Крючья в этих местах не ставили, из-за опасности «поймать» на них кого-либо из отдыхающих ребят, было здесь всегда очень людно, хотя место было весьма характерно для успешной ловли «красной» рыбы.
В лагере отдыхали ребята со школ всего Бурлинского района. Продолжительность одной смены была месяц. Жили мы в палатках, которые были «разбиты» раньше, работниками лагеря. Ели под большим навесом, на свежем воздухе. Кормили очень хорошо, вкусно и калорийно по четыре раза в день, я сомневаюсь, что основная масса ребят питалась дома лучше. В лагере я впервые попробовал гречневую кашу, приготовление которой не характерно для наших мест, гречка у нас не возделывалась. Каждый день директор привозил только что забитого барана или половину туши телёнка. Часто привозили кур, которых ощипывали наши девочки. Каждое утро один из паромщиков подплывал к нашей кухне на лодке. На верёвках, закреплённых одним концом к лодке, в воде проглядывались тела громадных живых сомов. Директор покупал одного из них буквально за копейки. Сома разделывали и жарили в огромном котле, в большом количестве масла. Было очень вкусно. Кормили по потребности, всегда предлагали «добавку», после еды не принимали тарелки, пока всё не съешь, лиц, постоянно просивших «добавки» поощряли лишней кружкой вкусного компота и объявляли на утренней линейке, как отличившихся, наряду с хорошо работавшими или активно участвовавшими в общественной жизни лагеря.
День в лагере начинался с утренней линейки, на которой один из отрядов (всего было 3 или 4 отряда, теперь уже и не помню) назначался дежурным по лагерю. Дежурные следили за порядком, убирали территорию, заготовляли дрова для кухни, помогали на кухне. Остальные сильно были не заняты. Проводились репетиции концерта, который традиционно проводился силами отдыхающих в конце смены, ребята, склонные к спортивным мероприятиям, бегали и прыгали под руководством одного из вожатых, насильно заниматься спортом никто не заставлял. Большинство играли в футбол, волейбол и начинающий входить тогда в моду, настольный теннис. Играли в шахматы и шашки. Домино и карты были категорически запрещены, эти виды развлечений считались «некультурными».
В лагере был один мальчик из района по имени Сагат. Сагат по-казахски часы, я запомнил это имя. Учился он наверное в 3-4 классе, но исключительно хорошо играл в шашки. Никто из детей и взрослых не мог у него выиграть. Директор лагеря, Абзал Укасович Укасов, часами играл с ним бесчисленное количество раз, но никогда не выигрывал. Шофёр, который ежедневно привозил нам продукты, всё свободное время проводил с Сагатом за игрой в шашки, но победить его не смог. Сагат никогда не сомневался в том, что он выиграет, причём мог «на спор», ещё до начала игры, предсказать, сколько запертых шашек противника, «сортиров», он оставит по её окончании. Играл он и без одной и даже без двух шашек, в зависимости от квалификации соперника, причём с нами ему играть было откровенно скучно, когда мы начинали думать, он ёрзал от нетерпения, «заводился» и показывал: «Ты так, я так, потом так, потом так, потом конец». Свои ходы он не обдумывал ни секунды, после получасового раздумья директора лагеря, он мгновенно делал ход и, я уверен, мог «расписать» до конца ещё неоконченную партию с абсолютной точностью. У него было необыкновенно развито чувство анализа. После первой же игры с незнакомым партнёром, он определял стиль его игры, анализировал её особенности и разрабатывал манеру игры с этим конкретным партнёром, причём всё это происходило на подсознательном уровне. Мальчик был необыкновенно одарённым, к сожалению, его талант, предполагаю, так и не раскрылся, из аула трудно пробиться, даже несмотря на уникальные способности.
Вообще, в лагере было скучновато. Все мероприятия носили казённый характер, проводились формально. Руководство лагеря занималось «своими делами», вожатые юноши «дружили» с вожатыми девушками, директор откровенно «жил» с одной молоденькой вожатой из какой-то районной школы, до конца мы это не понимали, но неприятный осадок остался. Довольно пожилой, по нашим тогдашним представлениям, мужик-казах, ухаживал за ослепительно красивой, белокурой девчонкой-славянкой, которая явно была благосклонна к нему, не скрывала и гордилась этим. Случайно я стал свидетелем их расставания после окончания смены, были слёзы и упрёки с одной стороны и откровенное равнодушие и нескрываемая скука со стороны нашего Абзала Укасовича.
Практически весь день проходил в ожидании купания. Самостоятельно, неорганизованно купаться было запрещено, теперь я считаю, что это ограничение было оправдано, Урал очень коварная река. Однажды, когда мы жили ещё в Иртеке, отец брал меня с собой на базар, в Бурлин. На базар тогда ездили коллективно, несколько семей. По возвращении, при переправе на пароме, один из подвыпивших мужиков, по фамилии Сидоркин, с пьяным пафосом обратился к реке: «Урал мой батюшка, позволь искупаться». Приближалась гроза, над лесом повисла чёрная, летняя туча, сверкали молнии, падали первые крупные капли дождя, от которых по Уралу расходились круги. Женщины начали уговаривать не задерживаться, вымокнем все, однако он разделся, зашёл в Урал, шумно плескался и нырял. Остальные мужики и женщины тоже особой трезвостью в данный момент отличиться не могли, базар дело неординарное, традиционно посещение базара «обмывалось». Своевременно «опомниться» никто не мог. Когда стало ясно, что с Сидоркиным, после его ныряний, не всё благополучно, было уже поздно. Мужики вытащили его на песок, пытались откачивать, но всё было тщетно, утонул он по колено в воде. Таких случаев было много, не менее трагичны случаи, когда купающийся в Урале попадал на крючья, которые могучий осётр или белуга, когда-то сорвали с донных грузов и которые блуждали теперь по течению, в ожидании очередной жертвы.
Купались два раза в день, до обеда и после послеобеденного сна, «мёртвого часа», так тогда это называлось. В сильно жаркие дни проводились дополнительные купания. Все штатные работники лагеря, вплоть до поваров и музыканта, были обязаны на купании присутствовать. Вожатые-мужчины и директор лагеря заходили в воду и следили, чтобы мы не заплывали далеко.
С теми, кто плавал хорошо, директор оставался после того, когда все вылезут из воды и отправятся в лагерь. Мы заплывали вместе с ним подальше, пересекали протоку и бродили по заросшему острову. Ходить по острову было довольно рискованно. Всё дело в том, что на крупной гальке острова чайки устраивали свои гнёзда. Яйца чаек, а потом и вылупившиеся из них птенцы, были очень приспособлены к окружающей среде, расцветка их скрывала и маскировала на песке, заметить и обойти гнёзда подальше, было невозможно. Родители с сильным криком обрушивались на голову с неба, при приближению к кладке яиц или к птенцам и могли выклевать глаза, по крайней мере говорили, что такие случаи были.
На этом же островке прятались от дневной жары косули и лоси, которые приплывали вечером с Российской стороны пастись на наши луга. Мы несколько раз спугивали их с лёжки, они с шумом прыгали в воду и, успешно переборов течение, скрывались в густых зарослях Иртекского устья.
Будучи в лагере я впервые переплыл Урал. Уже перед окончанием смены, наш директор, отобрав несколько наиболее подготовленных пловцов, разрешил переплыть Урал, естественно он плыл рядом с нами. Было страшновато, сильное течение сносило, пересекли мы реку гораздо ниже по течению, по некой гипотенузе, которая, как известно, больше, чем любой из катетов треугольника. Я был самый маленький из группы, сильно устал и директор плыл рядом со мной, постоянно заглядывая в глаза, но всё обошлось благополучно. Мы долго отдыхали, затем зашли далеко выше по течению от нашего лагеря и, тем не менее, приплыли назад гораздо ниже лагеря, но потом с триумфом возвращались назад. На берегу встречали нас как победителей, стоял весь лагерь, девчонки смотрели восхищённо, другие мальчишки, особенно старше по возрасту и жившие далеко в степи нашей пятисоткилометровой Уральской области, завидовали и отводили глаза.
Не скрою, негативное отношение к лагерю испытывали все его обитатели, за исключением, видимо, руководства. Дискомфортно чувствовал в лагере себя и я. Причина заключается в том, что в лагере, впервые мы смогли прочувствовать на себе ограничения в свободе. Что значит запретить деревенскому мальчишке купаться, когда ему этого хочется, а не по распорядку дня, да ещё и под присмотром. Несмотря на отличное качество еды, многие морщили носы, особенно девочки, пища была здесь не при чём, была тоска по дому, по родителям, по своему индивидуальному распорядку жизни. Подобные чувства я испытывал и будучи уже взрослым, в Риге. Подсознательно понимая, что лучшей жизни, чем студенческая, да ещё в таком городе и таком институте, больше никогда не будет, однако тоска по дому присутствовала вплоть до окончания института, так и не мог я привыкнуть к жизни вдали от родины и от родных.
Аналогично, довольно долго я привыкал к смене образа жизни, в период прохождения практики по военной кафедре. Всё было хорошо, сильно не «гоняли», кормили удовлетворительно, но стремление к свободе во всех её проявлениях, пожалуй, одно из самых сильных факторов, дарованных человеку природой и в случаях ограничения свободы, его психика страдает более всего.
В первые годы своей работы в Уральском авиапредприятии я тоже испытывал тягу к дому, несмотря на то, что был уже женат, у меня был свой дом, свои родные, вполне порядочная жена и необыкновенно любимый сын. Я с нетерпением ждал своего первого отпуска, когда приеду домой, однако был несколько разочарован. Всё было вроде по старому, но я уже чувствовал некоторое стеснение по отношению к родителям, начал обращать внимание на относительную скудность, отсутствие разнообразия и другие недостатки деревенской пищи, уже привык к городской. Раньше в доме отца я полностью ощущал себя хозяином, теперь чувствовал, что я гость, хотя и желанный. Я с трудом дожил до окончания отпуска, тем более, что сын мой чувствовал себя гораздо комфортнее у родителей жены, которые жили побогаче, рацион пищи был разнообразней, там жил его двоюродный брат-погодок, там было посвободнее, попроще были отношения. Мои отец и мать были гораздо старше родителей жены, культурный уровень этих семей тоже разнился, поэтому сын убегал туда, когда моя мать заставляла его спать после обеда, в этом отношении он полностью повторял мой характер.
В свой второй отпуск я ехал уже без особого восторга и смог прожить у родителей всего две недели, во все последующие отпуска я проводил в Бурлине не более 3 дней.
Через две недели нашего пребывания в лагере, директор устроил «День открытых дверей». Все родители были заблаговременно предупреждены, после утреннего завоза продуктов, наша бортовая машина ГАЗ-51 отправилась в посёлок, где объехала по адресам всех родителей. С большой горечью я не обнаружил в приехавшей машине моих родных. Отец приехать не мог, он, где-то в лугах, заготовлял сено для домашнего скота работников школы, мать в лагерь не поехала. Я был сильно разочарован, приехали даже те родители, которые, зная заранее о возможности посещения детей, подъехали в Бурлин из отдалённых посёлков и аулов. Подобные чувства я испытывал потом, после завершения своей первой сессии в институте, тогда тоже мать написала письмо, чтобы я на каникулы не приезжал.
Родители навезли детям подарки, все разбрелись по окрестным кустам, я оставался в одиночестве, было очень неприятно самому, не столько от того, что никто не приехал, сильно заскучать я ещё не успел за эти две недели, было стыдно от товарищей, что мои довольно интеллигентные по сельским меркам родители-учителя, не приехали на свидание со своим сыном, всё-таки на такой срок мы расставались впервые. Довольно долго я испытывал комплекс неполноценности, было заметно, что остальные дети стали относиться ко мне с некоторой прохладцей. Я же надеялся, что на прощальный костёр, кто-нибудь из родителей всё же приедет.
Оставшиеся две недели пребывания в лагере были посвящены подготовке к традиционному прощальному костру. Прощальный костёр является неотъемлемой частью мероприятий любого пионерского лагеря. Надо сказать, что психологическое воздействие его проведения весьма и весьма значительно. Никто не ожидал, что проведение костра окажет на нас такое эмоциональное воздействие.
К проведению костра готовились заблаговременно. Ребята в течении двух недель собирали сухие дрова в лесу, а поскольку ежедневный сбор дров для кухни уже в значительной мере исчерпал ресурсы сушняка около лагеря, постольку ходить приходилось всё дальше и дальше. Для костра требовались длинные жерди, чем толще, тем лучше, так говорил наш опытный начальник лагеря. Мы натаскали таких деревьев, которые только могли донести.
При заготовке дров для прощального костра у меня произошёл неприятный случай. При разборке одного завала подгнивших деревьев, мы «разорили» гнездо шмелей-шершнев. Все стали разбегаться, а я, с присущим мне «замедленным зажиганием», тупо смотрел на этот живой рой. Предполагаю, что укусила меня матку улья, по крайней мере я помню, что к моему лицу опустилось мохнатое создание величиной с воробья. Шмелиха села на шею, немного проползла, затем я почувствовал совсем незначительный укус, после чего шея онемела. Я даже на некоторое время потерял сознание. Очнувшись, я не мог повернуть шею, хотя мне было совсем не больно и онемел, ничего не смог сказать сбежавшимся товарищам и молчал до следующего утра, сильно испугался. Шея сильно опухла по всей окружности, прикосновение к шее я не ощущал. С провожатым меня отправили в лагерь, здесь собрался консилиум воспитателей, все решили, что меня нужно отправить в Бурлин, в больницу. Однако машина наша «ночевала» в посёлке, везти меня было не на чем, мне сделали водочный компресс, я уснул. Спал я хорошо, проснувшись особого дискомфорта не ощущал, болей не было, речь вернулась. Меня пытались освободить от работы, но я не согласился и мы отправились опять на заготовку дров.
Место для костра было выбрано в непосредственной близости от территории лагеря. Вокруг костра были изготовлены примитивные скамейки и некое подобие сцены. На этой сцене, в течении двух последних недель, репетировали прощальный концерт. Почему-то он назывался «Концерт для родителей». На месте будущего костра была выкопана яма глубиной около полуметра и в форме пятиконечной звезды, если смотреть на костёр сверху, диаметр звезды был метров 5-6. Дрова для костра устанавливались почти вертикально, наподобие шалаша или чукотского чума. Всего в костёр пошло, мне кажется, несколько кубометров дров.
Вечером съехались родители, моих родных опять не было, я уже сильно не удивлялся и не переживал. Томительно дождались абсолютно полной темноты, с прощальной речью выступил Абзал Укасович. Несмотря на сильный казахский акцент, речь его была очень проникновенна, наиболее эмоциональные дети и родители даже всплакнули. Подбор номеров художественной самодеятельности, в которых акцентировалась сила и глубина пионерской дружбы, что называется «подлили масла в огонь», горечь предстоящего расставания отражалась теперь даже на лицах весьма уравновешенных и прагматичных. Торжественное зажжение костра явилось кульминационной точкой, равнодушных лиц не было. Пионеры обнимались, целовались и плакали «навзрыд», особенно девочки.
Костёр догорал, сухие дрова довольно быстро сгорели, но, тем не менее, оставили очень много крупных, догорающих углей, которые заполнили всю, предварительно выкопанную в форме пятиконечной звезды яму. Алая звезда догорающего костра напоминала пионерский значок.
Собирались мы домой загодя, ещё днём, поэтому, когда прозвучала команда грузиться на автомобили, эмоциональный порыв немного спал, все побежали в палатки за рюкзаками и чемоданами, в полной темноте мы сели в открытые кузова двух машин и вместе с родителями поехали домой.
Трудно понять, почему такое, довольно прозаическое, по современным понятиям, мероприятие, вызывает такой эмоциональный всплеск даже у довольно равнодушных и уравновешенных людей. Много позже, уже взрослым, нечто подобное я испытал, при телевизионной трансляции закрытия Московских олимпийских игр. Кульминационный взлёт Олимпийского мишки напомнил мне о нашем пионерском костре. В рядах зрителей тоже не было равнодушных лиц. Очевидно, что труднообъяснимый эффект от проведения подобных массовых мероприятий был известен издревле и им пользовались «власть имущие», для психологического воздействия на массы, естественно в своих, далеко идущих и далеко не бескорыстных, целей.
По прибытии в посёлок, нас всех высадили в центре, около клуба, по домам не развозили. Шёл я в наш район один, никого из друзей в лагере не было. Было несколько жутковато, лаяли собаки, на небе взошла полная луна. Долго стучал в дверь, пока сонная мама не открыла, особого восторга от моего возвращения она не проявила, уставший от пережитого я лёг спать. |
