Я уже говорил, что Челомей никому, даже своим аспирантам не давал защищаться. Так, Тищенко Артур, чтобы защититься уволился и поступил на работу в НИИ-88. Там ему пришлось несколько лет зарабатывать авторитет. После успешной защиты он вернулся в КБ, так как жил поблизости. А все эти годы ему приходилось каждый день ездить на работу из Реутово в Подлипки. Были и другие примеры «иезуитских зверств» Челомея над соискателями. Совсем иначе относился к своим подчинённым Королёв. После каждого успешного пуска он собирал руководство ОКБ-1 и раздавал команды. Учёному секретарю Ветрову – готовить списки на присуждение учёных кандидатских и докторских степеней без защиты диссертаций. Парторгу и комсоргу предприятия – списки на ордена и медали. Председателю профкома – на квартиры. Собрав эти документы, он ехал за одобрением к Хрущёву.
В этой опасной ситуации на фирме Челомея первоначальный план защиты Толи у нас в Болшево был изменён. Решено было защищаться в Академии им. Ф.Э. Дзержинского через кафедру генерала Копытова Михаила Ивановича. Они дали согласие, но потребовали, чтобы вместо меня научным руководителем записали их преподавателя полковника Юдина. Так я лишился своего первого подготовленного лично мною диссертанта. Понятно, что темой стали транспортные КА «УТКС», которые разрабатывались (при участии Григорьева Анатолия Евгеньевича) для станции «Алмаз». Челомей хотел уйти от сотрудничества с фирмой Королёва и сделать свой транспортный КА, заменив им «Союз». Но «УТКС» должен был запускаться Челомеевской РН «Протон», выводивший на орбиту более 18 тонн. На такой громоздкий и дорогой КА мы (МО) не могли пойти, оставили «Союз», который и до сего дня перевозит пассажиров на МКС. Ранее он использовался для всех станций типа «Салют» (так стали называть «Алмаз» в открытой прессе) и для станции «Мир».
Кстати, вспомнил историю этого называния. Я, как активный разработчик «Алмаза» и «Союза», был командирован на Байконур в составе баллистической группы нашего института. Непосредственно я подчинялся начальнику лаборатории Чепикову Ивану Аникеевичу (с ним я работал при запусках «Союзов») баллистического отдела Сидорова Виктора Фёдоровича. Полетели мы в командировку вместе с Ольгой Морозовой (она делала под моим руководством диссертацию по аварийно-спасательному кораблю). Вместе с ней полетел её отец генерал Ильюшенко Василий Иванович, это открывало нам все двери. С ним на выделенной машине со спецпропуском мы объездили все стартовые позиции, побывали в самых секретных местах (шахты МБР). Когда готовился пуск, встал вопрос как журналистам следует называть станцию, конечно, нельзя упоминать засекреченный «Алмаз». Я предложил назвать «Советы», а когда произойдёт стыковка с «Союзом», то получится станция «Советский Союз». Умудрённый генерал Ильюшенко Василий Иванович сразу же отверг эту идею: – А если стыковка не получится? Тогда что будем говорить? Союз развалился, да!? Нет надо выбрать что-то попроще, без политической идеологии! – заявил политработник Ильюшенко. Кто-то состроумничал: – Если стыковка не получится или запуск будет неудачным, то будет просто салют. Так и появилось название для газетных сообщений, которое потом вошло во все справочники и энциклопедии, книги и статьи по пилотируемой космонавтике.
Старт состоялся 19 апреля 1971 года. Мы его наблюдали в окружении генералов с наблюдательного пуска (примерно 3 км). Всё прошло нормально. Челомей ликовал, хотя особенно радоваться было нечему. Поскольку первую станцию «Салют» начали делать у Челомея на заводе им. М.В. Хруничева в Филях, где был изготовлен корпус станции и часть бортовых систем. Но так как фотоаппарат с десятиметровым фокусным расстоянием не был готов, появилась опасность, что американцы обгонят СССР, запустив первую в мире орбитальную станцию. ФА делали на заводе в Красногорске с участием ГОИ из Ленинграда и других предприятий. Оптика состояла из линз больших размеров, которые изготовлялись долго.
В этой ситуации Мишин, возглавлявший тогда ЦКБЭМ (так переименовали ОКБ-1), предложил другую внутреннюю комплектацию станции. Корпус, сделанный в Филях, передали в Подлипки, поэтому первая станция по существу «Алмазом» не являлась. Требуемым ФА оснастили «Салют-2», «Салют-3» и «Салют-5». То, что они решали военные задачи, легко было установить по составу экипажа, в котором были одни только военные.
При выведении станции «Салют-2» на орбиту с помощью ракеты «Протон», когда отделялся головной обтекатель, повреждение получила антенна и солнечная батарея, которая на орбите не открылась. Поэтому на вторую станцию экипаж решили не посылать.
«Салют-4» также делался у Мишина. В ЦКБМ изготовлялись станции «Салют-6» «Салют-7», корпуса которых собирались на ЗИХе, как и для первой советской станции, потом передавались в Подлипки. Когда на станцию «Салют» отправлялся экипаж (Шаталов, Елисеев, Рукавишников), я попросил Борисенко Ивана Григорьевича, и он передал Шаталову сувенир. Небольшой кружочек диаметром около трёх сантиметров с картиной, которую написала Мила.
Вспоминаю также поездку всей семьёй в Евпаторию в июне 1976 года. Я был командирован в баллистическую группу. Мы сутки дежурили двое отдыхали, режим довольно тяжёлый. В Москве отдых составлял трое суток, но для экономии командировочных расходов в Евпаторию посылали меньше людей. Поэтому график был таким, что после дежурство не хотелось ни есть, ни купаться. Сразу заваливался в постель и несколько часов спал. Потом купались в море. Жили мы в деревне Витино, находившейся в запретной зоне. Туда, кроме сотрудников Центра дальней космической связи и командированных, никого не пускали. Отсутствие посторонних было очень удобно. Мы на берегу моря стелили одеяла, загорали, играли в шахматы или карты. Беспокоиться о вещах не приходилось, кругом были только свои люди.
Мы (Мила, Серёжа, Таня и совсем маленький Андрюша) поселились в частном доме деревни Витино. Поскольку туристов в эту зону не пропускали, хозяйки были рады всякому снимавшему квартиру. Для них это был хороший заработок, хотя цены по сравнению с самим городом Евпаторией были заметно ниже. Хозяйка разрешала ребятам в огороде есть клубнику, а с деревьев рвать сливы и яблоки.
Когда такое одиночество надоедало, мы ехали на городской пляж, где творилось столпотворение отдыхающих. Здесь около вещей всегда кто-то должен был дежурить, иначе украдут пожитки и документы. Ходили с ребятами на аттракционы в городском парке. Город был примерно в 20 километрах от ЦДКС. Машину мне всегда давал Попович, в командировке за ним закреплялась чёрная «Волга» вместе с шофёром. Помню, как мы смеялись с Павлом Романовичем, что они с Германом Титовым ещё живы, а в Евпатории были названы их фамилиями улицы. Тогда подобное наименование проводилось только после смерти выдающихся людей.
Иногда я ходил в санаторий КБ «Южное» (фирма Янгеля Михаила Кузьмича), по нашим пропускам туда свободно пускали. Здесь тоже посторонних не было. Там я играл в шахматы. Часто сеанс одновременной игры на 10-15 досках давал КМС из Евпатории Железняков (или Железнов, точно не помню). Я у него постоянно выигрывал, и он злился, считая невозможным мне выступать в сеансах.
На фирме Янгеля Михаила Кузьмича я бывал в разные годы в командировках. Там познакомился с его заместителем по космической тематике Ковтуненко, с которым встречался и когда он уже работал в Химках.
Ещё я бывал в командировках в Красноярске. Посещая кабинет Решетнёва Михаила Фёдоровича, обратил на висевший у него большой портрет Королёва, покоривший меня простотой великого человека. Он был изображён без галстука с доброй улыбкой проницательного взгляда. Из всех посещаемых цехов меня больше всего поразил специальный корпус огромных размеров для радиотехнических испытаний. Изнутри корпус был покрыт специальным поглощающим материалом. Поэтому из этой «безэховой камеры» наружу не выходил ни один сигнал. Это было важно для проведения испытаний, не доступных для обнаружения техническими средствами вражеской разведки. Внутри корпуса все излучаемые радиоустройствами помещённого КА сигналы поглощались тем покрытием. Это позволяет избежать взаимных радиопомех бортовых систем. Вторая такая возможность была в Воронеже, в специальном военном НИИ.
Будучи студентом, я в зимние каникулы часто ездил в Нарышкино Орловской области. Там жили Скирда Сергей Иванович (родной брат маминого папы Скирды Фёдора Ивановича) и Скирда Мария Аксентьевна (МА). Сергей Иванович (СИ) помог маме выучиться и закончить физмат Воронежского университета, когда в Сталинграде арестовали её отца. О тридцатых годах СИ много рассказывал. У него своих детей не было, поэтому он к маме относился по-отцовски. Меня тоже обожал как родного внука, хотя я был двоюродным внуком.
Первый раз я попал в Нарышкино самостоятельно после получения первого паспорта в 1955 году. Их дом стоял на шоссе Орёл-Брянск (23 км). Чтобы не скучать дома, я работал на зернопункте, директором которого был СИ. Он устроил меня подсобным рабочим. Один ездил в Орёл, где жил 3 дня на квартире Тамары, которая закончила Орловский пединститут и была распределена в Нарышкино. Квартировалась в доме у дедушки. Вот в Орле она меня и приютила.
Братья Скирда (СИ и ФИ) попали в Казахстан (1909) по реформе Столыпина, направленной на освоение целинных земель. С Украины тогда много семей переехало, так как на Украине была проблема со свободными землями. По наследству земельный надел делился между сыновьями. Тогда семьи были большими, поэтому с каждым новым поколением надел становился всё меньше и меньше. Поэтому многие с радостью откликнулись на призыв уехать на новые земли. С Запорожья, где жили Скирды, поехало много семей. Заводилой был Василий, поэтому новое поселение в Казахстане назвали Васильевкой, где и родилась моя мама в октябре 1910 года.
Переселенцам были созданы удивительные условия, вдавались огромные подъёмные деньги (около 500 рублей, корова стоили 3 руб). Предупреждали, что все деньги надо потратить до переезда, потому что там совсем нежилая территория: нигде ничего не купишь – людей-то нет. Накупили инвентаря (плуги, бороны, телеги, бестарки и т.п.), посевного зерна, домашний скарб и прочее. Каждой семье выделили товарный вагон, куда, кроме имущества, поместили всю живность (быков, коров, лошадей, свиней, кур, гусей …). Люди ехали в пассажирских вагонах-теплушках, за исключением тех, кто дежурил у скотины, которую надо было поить и кормить. Ехали долго, много дней. В первый заезд детей не брали, потому что на место прибыли суровой зимой, в январе-феврале, чтобы поспеть к посевной. Сгрузились посреди между Самарой и Оренбургом. На подводах караван направился на юг до реки Урал (около 50 км от ЖД). По льду перешли Урал и наметили место поселения, назвали Васильевкой.
Леса вдоль Урала было много, поэтому стройматериала хватало. Дома строили из самодельного кирпича - самана, в который замешивали глину солому и кизяк (коровий навоз). Дома обмазывали глиной и белили, точь в точь как на Украине. Получались мазанки как на картинах Куинджи.
Как делилась и распределялась земля. Было строгое условие: сколько за первую весну вспашите – вся земля ваша. Дорвавшиеся до немереного, хохлы трудились от зари до зари. Бабушка рассказывала: – Утром запрягали в плуг пару быков и шли на юг до определённой точки. Затем поворачивали назад с таким расчётом, чтобы попасть к обеду домой. После обеда опять делали одну борозду и к вечеру возвращались в исходную точку. Таким образом, у них за день получалось четыре борозды. Потом МА вспоминала: – Мы от жадности столько запахали земли, что от урожая ломились амбары. Пшеница хранилась в снопах, которые обмолачивали до самой зимы. Летом работали в огромном напряжении, да и зимой некогда было отдыхать. Урожай надо было обработать. Из овечьей шерсти делали пряжу, хватало и другой работы.
Такая напряжённейшая жизнь у моих дедов длилась до самой коллективизации. Бабушка продолжала: – Когда землю отобрали в колхозы, мы вздохнули. СИ и ФИ были грамотными, бабушки – нет.
Во время Первой мировой войны Скирду Фёдора Ивановича и Казачка Фёдора Аксентьевича (брат МА) забрали в Армию, они вместе с другими односельчанами попали в русский экспедиционный корпус (РЭК), который воевал с немцами с французской территории. СИ имел повреждение ноги с детства, поэтому его на военную службу не взяли.
При царе СИ стал работать заготовителем. Он получал в заготконторе деньги (большие суммы), ездил по деревням и заключал договоры о покупке для государства зерна. Вручал денежный аванс, потом хозяин зерна своим ходом отвозил урожай на заготпункт. СИ ехал дальше, заключать новые договоры. Слушая эти истории, я невольно как-то задал вопрос: – Дедушка, но Вас ведь могли ограбить, не боялись ли с такой кучей денег ездить по степным аулам и сёлам? – У меня был хороший телохранитель, казах Абдулла. Богатырь огромного роста, он боролся в цирке и служил в царской гвардии охранявшей царя. Он был знаменит во всей степи. И хотя бандитов в степи хватало, на нас ни разу никто не позарился. Ни столько из-за страха перед богатырём Абдуллой, сколько из уважения к нему.
Об этой войне и ВОС Революции мы много беседовали с Казачком Фёдор Аксентьевичем. Он был интересным рассказчиком, впрочем, и СИ с МА тоже любили вспоминать молодость. Казачок вспоминал, когда Министром обороны СССР назначили Малиновского Родиона Яковлевича: – Он у нас в РЭК служил в разведке, был удивительно храбрым и удачливым. За свои подвиги был награждён тремя георгиевскими крестами (высшая солдатская награда за отвагу). Когда в России произошла Октябрьская революция, в Армии начались брожения. Большевики предлагали перестрелять офицеров и перейти на сторону Революции. Полк разделился на две половины. Одна часть оставалась верной царской присяге, другая заняла сторону большевиков. На митинге буквально разделились на две примерно равные группы и встали друг против друга. Особо горячие головы схватились за оружие. Кто уже выстрелили в одного из офицеров и ранил его.
Далее Казачок рассказал о самоотверженности, проявленной ФИ, вышедшим из строя: – Земляки! Опомнитесь! Сейчас поубиваете друг друга, а что потом скажете соседкам, вернувшись домой: «Я убил твоего мужа! Ни немцы, а сами перестреляем друг друга! Этого вы хотите?!».
Видно ФИ был хорошим оратором, раз смог убедить разъярённую толпу. Возвращались солдаты домой океанами и морями, через Дальний Восток. Кстати, ФИ там женился на француженке, у них родилась дочь. Возможно, у меня там есть родственники. Об этом факте говорили ФА и СИ, а также моя мама.
Когда у меня появились дети, мы всей семьёй ездили на лето в Казахстан. Родительский дом стоял на берегу реки Бурла, и посёлок назывался Бурлин. Здесь я закончил Бурлинскую среднюю школу с одной четвёркой в аттестате по русскому языку. Здесь начался мой трудовой путь (1951) водовозом в колхозе имени Тельмана, а затем в Бурлинской машинотракторной станции (МТС) механизатором.
И студентом и уже став инженером летом обязательно приезжал в родной Бурлин. Встречи с одноклассниками и учителями стали традицией. Обязательно посещал Пелипца Александра Семёновича, Блинцовых Раису Николаевну и Василия Николаевича, Вернигора Григория Евгеньевича. Александр Семёнович указал мне дорогу в авиацию, которая привела в космонавтику. Раиса Николаевна преподавала математику и была нашим классным руководителем в старших классов. Василий Николаевич вёл в школе военное дело и был директором Бурлинского районного дома пионеров. Вернигор Григорий Евгеньевич преподавал математику в 5-6 классах. Следует напомнить, что моя мама вела физику, а папа преподавал математику, рисование и черчение, пока у него окончательно не отказало зрение. Все школьные учителя были, конечно, фронтовиками. Ещё к ним относятся Подольный Пётр Павлович, преподававший немецкий язык, поэтому мы его звали: «Дас Петр!». Химик Солянкин Фёдор Семёнович. Директором школы был Кузнецов Сергей Тарасович, он преподавал русский язык и литературу, но не в нашем классе.
Учителя-фронтовики многому нас научили и вложили незаменимый вклад в воспитание нашего поколения. Фронтовиками были многие мои педагоги в МАИ, а также командиры мои в Советской Армии. Я им всем настолько благодарен, что словами это невозможно выразить, им и посвящаются мои воспоминания.
Многому я научился и у своих родных, упоминавшихся выше (СИ и МА Скирда из Нарышкино, Казачок ФА и бабушка из Облавки). Скирда Николай Фёдорович (мамин брат) и его супруга Мария Васильевна тоже должны быть причислены к моим учителям. Учился я, посещая Нарышкино. Скирда Сергей Иванович (родной брат маминого папы Скирды Фёдора Ивановича) рассказал мне о заговоре Тухачевского. Это сейчас о нём исписано много статей и книг, а тогда в 60-ые годы тема была под большим запретом. Особенно меня поражала своим интеллектом Скирда Мария Аксентьевна. Правду говорят, что интеллигентность не зависит от наличия высшего образования. Она научилась читать в Советское время, когда комсомольцы устроили Всесоюзный поход «Ликбез» (ликвидация безграмотности). Мама тоже участвовала в обучение взрослых грамоте. МА очень любила читать книги, отличаясь особым вкусом и пониманием классики. Рассказывая о своей судьбе, она поневоле погружала меня в атмосферу царской России, гражданской войны и советских достижений.
Интересно она формулировала своё отношение к религии: – Религия принесла людям пользы очень много. Чтобы распространять библию, наладили печатание книг. Архитектора начиналась со строительства храмов, а живопись с икон. Музыка и пение тоже имеют прямое отношение к молитвам. – Бабушка, почему же у Вас дома нет ни одной иконы, и Вы не ходите в церковь? – Религия раньше внесла много полезного в жизнь, а теперь она стала вредна. Нечего людям головы морочить. – Так, в Бога вы не верите? – А что он сделал мне хорошего? Белые меня расстреливали в гражданскую войну, красные пороли. А где же Бог-защитник? Говорят это всё наказания за грехи. Но я всю жизнь прожила честно, работала с утра до ночи, не воровала. Нет у меня никаких грехов! А Бог, стало быть, злой ¬ раз наказывает людей направо и налево. Моему поколению сколько войн пришлось пережить – где был Бог? Зачем он эти зверства допускал. Если он такой, то мне не нужен. Зачем я ему буду молиться? Вот и получается так всё ясно! Если его нет, то как в него верить. А если он есть и всё плохое допускает, то тем более он мне противен! – Но ведь есть старые люди, которые верят в Бога! – Это всё попы устроили себе кормушку и мутят народу головы! Когда мы из Запорожья переезжали в Казахстан, то на сходке переселенцев решили: «Дармоеды нам не нужны! Попов брать на целину не будем!». У нас даже и церкви в селе мы не строили. – А как же крестить и отмечать рождение? – К тому времени Столыпин ввёл два способа регистрации людей. Кто хочет – записывается в церковных книгах. Кто не признаёт Бога – регистрируется в волостных книгах. Твоя мама, таким образом, оказалось некрещённой. Тогда и появилось название «гражданский брак», в отличие от церковного. – Я прекрасно понимаю атеистическую пропаганду сегодня. Но ведь при царе религия была опорой государства. – Понятно, темный неграмотный народ проще всего было дурачить помещикам и богачам! Они даже публично жертвовали деньги на строительство церквей. Слепая вера без всяких возражение – это очень удобно для правителей во все времена. – Это мне понятно. Ещё Ленин назвал религию опиумом для народа. – Ты сам подумай, сколько существует богов: Христос, Аллах, Будда, А ещё припомни, были Меркурий, Марс, Нептун, Юпитер, Зевс. Всех и не упомнишь. Кому же из них молиться? А? Вот и получается моя самая правильная вера – в людей, а не в Богов.
Такой воинственной атеисткой была мудрая бабушка Мария Аксентьевна. Сегодня в России её слова находят многие подтверждения. Олигархи, замаливая свои грехи, строят церкви, чтобы легче дурить трудящихся. Особенно это стало важным для чиновников. Вспомните, как коммунист, первый секретарь обкома, член ЦК КПСС Ельцин стоял в церкви и на показуху, перед телекамерой крестился. А ещё недавно, будучи секретарём Свердловского обкома, выгнал одного из инструкторов райкома из партии и, естественно, с работы. Всё только за то, что его племянник окрестил ребёнка в церкви. А инструктор об этом даже не знал. Это и стало дополнительным мотивом для наказания – партийный чиновник должен всё знать и вовремя доносить.
Вспоминается в этой связи моё первое посещение Свердловска. Меня назначили председателем комиссии по проверке тамошних вузов. Поселили в гостинице «Исеть», так называется протекающая по городу речушка. Сидим у меня в номере, ректоры и проректоры некоторых институтов, обсуждаем всякие вопросы обучения. Спрашиваю: – А как ваш секретарь обкома? Несколько моих попыток были прерваны переключением на другие темы. Выходим на улицу, провожать гостей и слышу шёпот: – Как Вы смеете задавать подобные вопросы!? Это же гостиница обкома – здесь всё прослушивается. Он всё это поставил на современный уровень. Потом Вы уедете. А нам как жить дальше? У нас такая практика введена по его указанию. Как только запишут чьи-то крамольные речи, так ночью приезжают санитары. Силой забирают болтливого в психушку, несколько дней колют ему всякие лекарства, потом отпускают. Но теперь любая международная экспертиза легко признает, что речи говорил больной, ненормальный.
Потом, когда у нас в институте некоторые ретивые профессора агитировали за избрание Ельцина президентом РСФСР, я пытался урезонить. Все усилия были напрасными. Даже аргументы о его «творчестве» на посту первого секретаря горкома Москвы не действовали. А ведь при нём сколько секретарей положили в психущку, сколько выбросилось из окна.
Самым ярким его вкладом в мировую историю стало организованное вместе с Горбачёвым уничтожение Советского Союза. О том, как из Беловежской пущи он звонил президенту США, стало известно из недавней газетной статьи к юбилею этого события. Своими воспоминаниями поделился директор того лесного комплекса для высоких чиновников.
Геннадий Полтавец. К публикации материал подготовлен его младшим братом Николаем, октябрь 2016, Оренбург.
<- НАЗАД |
