 Работа на стройке
была связана не столько с бывшими заключенными, а в основном с нормальными рабочими. Мне вначале было трудно работать главным механиком потому, что на заводе я не
руководил людьми. Я работал в отделе главного технолога, в бюро сборки.
Меня родители воспитали
обязательным человеком. Я считал и считаю до сих пор, раз дано задание, то он
должно быть выполнено. Но не все люди так
работают, в жизни происходит не всегда так. Людей, добросовестно
выполняющих свою работу, не так уж и
много. Тем более на стройку в то время
пришло много работников, далеко не специалистов.
Задача, которую поставили они себе, была одна,
получить жилье и «слинять», вернуться в ту отрасль народного хозяйства,
специалистами которой они были до этого.
В принципе я пришел с той же
целью, но, получив жилье, не вернулся работать на завод, что намного мне было
ближе, а так и остался на строительстве. Остался я работать на стройке из-за
того, что имелась возможность в рабочее время заезжать домой. Завод это
практически «от звонка до звонка» не выходишь за проходную. Телефонов в то
время сотовых не было, так как я жил в семейном общежитии, то у меня и простого
телефона тоже не было. Кстати, в то время поставить телефон было
проблематично. Заезжал домой я для того, чтобы накормить жену с дочерью.
Проработав год главным механиком, я по семейным
обстоятельствам перешел на должность
инженера по охране труда. Эта должность предполагала свободу в
перемещении и в распределении времени во
время работы. После рождения дочери
Натальи и выхода на работу, Оля
заболела, уволилась и «доболелась» до
второй группы инвалидности, которую получила на 64 году жизни. Ей бы и раньше
ее дали, просто она не ходила, не требовала настойчиво. Поэтому мои задержки на
работе до 21 часов, а иногда и позже стали невозможны. А тут открылась вакансия
должность инженера по охране труда.
Рабочий день инженера по охране труда регламентирован
строго от 9-00 до 18-00. Никаких «вечеровок» и рабочих суббот. Вновь
назначенный начальник, Ломакин Сергей
Яковлевич предложил мне эту должность, у меня еще не было квартиры. Я согласился,
мне деваться было не куда, или
выселяться из семейного общежития, а где, в этом случае, жить с семьей или
соглашаться. Сразу же скажу, работа инженера по охране труда мне не
нравилась. Да и ценность этого работника по зарплате была самая низкая. Но эта
должность, предоставляла мне возможность в рабочее время, не в ущерб работе, заниматься собственными делами. Из коих главным было сводить дочь
или с жену к врачу или покормить, когда жена плохо себя чувствовала. Благо
мы жили в десяти минутах ходьбы от поликлиники. Этим компенсировалась моя
небольшая зарплата. Правда, потом по просьбе учебного комбинат
Главка, я пошел преподавать в рабочее
время, а так как опыт преподавания у
меня был уже с завода, как преподаватель
я им подошел и преподавал там до тех пор,
пока Учебный комбинат и Главк не
расформировали «новоявленные реформаторы».
Довольно таки прилична прибавка была к зарплате. Рублей 30-50 в месяц.
Но все равно содержать семью на такие деньги было очень трудно. Одно время в
течение полугода преподавал в зоне ЮК 25/8. Так зарплата там была больше, чем
на основной работе. И получали мы, пятеро преподавателей, две зарплаты в месяц, одну по основному месту работы,
другую за обучение «зеков». Все деньги я отдавал жене, она очень грамотно вела
семейный бюджет. Умение вести расходование денежных средств, позволило в
феврале этого года купить квартиру дочери в городе за наличные деньги, не беря новомодной ипотеки.  Зона находилась на другом конце города. Так как денег
нам не хватало, то Оля устроилась
работать уборщицей в центре города, куда
мы ездили вместе все втроем убираться. Я ей помогал, носил воду. Наташу деть было некуда, и она
тоже ходила с нами по подъездам, глотая
пыль. Если Оля неважно себя
чувствовала, то я ездил подметать один. Меня не напрягала то, что я инженер, хожу с метелкой. Потом я ее устроил дворником
в магазин «Энергия». Снег чистили вместе, а подметал я практически один. Летом
через день еще приходилось поливать цветы. Платили в начале хорошо, а потом в
стране пошел «раздербай» и стали платить
«смешную» зарплату. За бесплатно работать надоело и мы уволились.
Летом мы после уборки ходили купаться на Урал. Оба, я и Оля,
прилично плавали, дочь научили
плавать в пять лет. Дочь у нас росла смелой и бесстрашной девочкой. С трех лет
она ходила с нами по лесам и проходила в день по десять километров. Практически
не уставая, и я ее на руках не нес. На лыжах она каталась с таких гор, с которых боялись некоторые взрослые кататься,
и не падала. В связи с тем, что теща была верующим человеком, а мы с женой атеисты,
теща соблюдала все религиозные праздники с посещением церкви. Не желая того,
чтобы она и нашу дочь к этому
приобщила, мы старались ей дочь не оставлять. Трудно маленькому ребенку
расти с двойной моралью. В школе церковь не приветствовалась, объяснить
причину, почему бабушка так к ней относится,
было невозможно. Я взрослый и то не понимал ее фанатическое соблюдение
всех постов, хотя даже владыка,
архиепископ Леонтий и тот говорил ей, что Александра тебе нет
необходимости держать такой строгий пост. Ты человек пожилой и больной, это
богом не приветствуется. Теща была упряма и некого не слушала, что ей Владыка и
что ей Бог. Ей указы не нужны, она сама кому надо укажет. Она не смотрела телевизор, считала это
грехом. На мое замечание, как же так, отец Леонтий не считает грехом выступать
по телевизору, а Вы его смотреть, считаете грехом. Она не отвечала. Зато потом обижалась и переставала со мной разговаривать. Типа бойкота объявляла. Типа за богохульство,
хотя я некогда ничего плохого про церковь не в ее присутствие, не без нее не
говорил. Бойкот это в семье Горбов фамильное. Эту черту характера наследовала и
жена. Бойкот она могла объявить по любому поводу и без повода тоже. Я этого не понимал и всегда сдавался, шел первым на примирение, так как молчать Оля
могла и месяц, что для меня было недопустимо. В Су-7, в должности инженера по технике
безопасности, я сидел в кабинете вместе
с начальником экономического отдела Фладунг Тамарой Александровной. Ее
муж, Владимир Александрович работал главным техническим
инспектором Обкома профсоюзов строителей.
Он являлся председателем комиссии по расследованию несчастных случаев на
производстве. Так как строительство
довольно травмоопасная отрасль, то от председателя комиссии многое зависело, какие будут последствия для
руководства предприятия после травмы. Таким образом, я познакомился с человеком, который оценивал
мою работу. Он ко мне хорошо относился. Когда произошел у нас тяжелый несчастный
случай, уже в Су -2. (Тяжелая травма черепа с переломом свода черепа у
плотника), то Владимир Александрович
высоко оценил мою работу и сказал об этом начальнику. Только благодаря, Н.А.
Полтавец, на Вас не заведено уголовное дело. Крючков Анатолий Семенович, начальник Су-2 оценил это
и в течение года дал мне квартиру. Произошло это так. Мы строили гостиницу для
приезжих гостей Обкому партии КПСС «Дубовая роща». Находилась она в районе села
Неженка. Подъездные пути затапливались весной.
Потом дорогу подняли, а на строительство рабочих, которое вели весной в
разлив, доставляли вертолетом или
ездили на лодках. Анатолий Семенович взял меня с собой с целью написать
инструкцию для перевозки людей на лодке. Я ему говорю: «Я в этом ничего не понимаю»! «Я тоже не
понимаю, но ты посмотри внимательно, а
потом вместе что – нибудь придумаем» -
был ответ начальник. Едим по дороге, в дороге с ним по рации связывается начальник
ГАИ области В. Чевычелов. Кстати, Оля
работала с ним в Обкоме комсомола. В.
Чевычелов был 2 - секретарем обкома комсомола,
он закончил Куйбышевский
авиационный институт, работал на ОАО «Стрела» и к милиции, и к ГАИ никакого отношения не имел. И не только он ушел работать на руководящую должность
в органы из Обкома комсомола. В то время
таких было много. Я считал и считаю,
нечего с этого хорошего не получилось. Нельзя ставить на руководящую
должность человека, ничего в этом не мыслящего. Что сейчас практикуется вовсю,
вот и сидим мы в заднице. В. Чевычелов
ему говорит: «Мы договорились о встрече, я могу подъехать»? Анатолий Семенович
отвечает: «Нет! Я сейчас не могу с вами встретиться, я еду в «Дубовую Рощу».
«Так это мы сейчас остановим»! «Ничего
не получится, вызову вертолет. Ну! А если без шуток в 17-00 буду у
себя, приезжайте». Конечно, должности по масштабу не соответствуют друг
другу, но дело в том, что в то время все материалы распределялись по лимиту, и
у нас, строителей, можно было взять все из строительных материалов. Списать не
составляло труда. В век дефицита, даже прораб стройки фигура была нужная и
полезная. Если меня подпирали какие-то лекарства для Оли, то я обращался к одному из прорабов. И нужное
лекарство находилось. Ехать было прилично,
начальник завел разговор о том, как я живу. Я честно сказал ему:
«Неважно! Жена постоянно болеет, часто
лежит в больнице. Комната без удобств. Пришла бы теща помочь, а ей старой
женщине со мной не совсем удобно, спать в одной комнате. Так вот и перебиваюсь.
Устаю от этого, но ничего поделать не
могу». «Если получишь квартиру, то от
нас уйдешь»? - задает мне вопрос Анатолий Семенович. «Нет»! «Почему нет, ты же не строитель»? «Эта работа мне предоставляет возможность
заскочить домой и покормить жену и дочь, когда жена не встает с
постели». «Хвалю за честность, мне кадры говорили, что в рабочее время иногда
ты домой заезжаешь. Это, конечно, не дело. Но в твоей ситуации другого
выхода нет. Скажи председателю профкома, чтобы она тебя продвинула на 25
человек в очереди. В этом году сдаем
дом, я постараюсь тебе дать квартиру. Ты работаешь добросовестно, тебя хвалил
В.А. Фладунг. Я даже слышал, как он отчитывал старшего инженера по охране
труда треста В.Гладышева
«Оренбургпромстрой». Что у него
никогда ничего толком нет в документах.
Вот бери пример с СУ-2, у них произошел несчастный случай на
производстве, случай тяжелый, так у Н.А. Полтавец
все документы есть. Мне даже и в прокуратуру подавать на их не охота
было документы, и не подал бы, если бы
закон не обязывал это делать. Естественно получен ответ в отказе в возбуждение
уголовного дела. А работает он всего
второй год. Однажды он вызвал меня и инженера по охране труда СУ-3 Валентину
Касилову к себе с документами. Посмотрел наши предписания и остался доволен, У
меня за год было 250 предписаний, а у Валентине около 200. Владимир Борисович
нас похвалил, сделав замечания, что не делаем отметки об устранении нарушений. На лодке мы переехали с Анатолием Семеновичем на
объект. Посмотрел я всю ситуацию, написал инструкцию, отредактировал вместе с
начальником. Издал приказ. В этом году
я, наконец, получил квартиру, где и живу
до сих пор. Проработал я на стройке до получения квартиры 3,5 года. За это я
очень благодарен Анатолию Семеновичу. Мы
с женой купили заранее бутылку коньяка, «КВ». Сказав себе, что ее подарим тому
начальнику, который даст нам квартиру. Вот с этой бутылкой я подошел к А.С.
Крючкову. Он, понимая, насколько это дорогой был коньяк, брать не
хотел. Я ему объяснил, для чего мы его
купили. Он поблагодарил. Мне выпить не предложил, зная, что я ничего не пью. Я длительное время практически не употреблял
спиртного. По праздникам и то немого, пить мне нельзя было, это последствия
ядерного полигона. Оля это зная, тоже не приветствовала выпивку. Да, меня как-то
и не тянуло к спиртном. Я лично от этого не «напрягался». У меня был пример
Александра Семеновича Пелипец, который работал главным инженером в колхозе «40
лет Октября». Он не употреблял спиртное
по причине здоровья. Трудновато, но можно жить и не пить. Просто надо занимать
жесткую позицию и на уговоры выпить с кем-то, не реагировать. Основная моя задача была не допускать несчастных
случаев на производстве. Избежать их можно было только профилактической
работой. Учитывая, не обязательность
прорабов и мастеров на исполнение моих предписаний, приходилось, говорить о их неисполнительности и на
совещаниях. Я некогда не злоупотреблял предоставленным мне правом наказывать
людей. Я старался убедить, напоминая о тех последствиях, к которым может
привести не выполнение требований охраны труда. Надо отдать должное, что за вот
уже более 30 лет работы в этой должности, у меня в подразделении не было ни
одного смертельного случая. Работая в
управлении «Южуралэлектромонтаж», находясь в плохом настроении, я выказал старшему прорабу, начальнику
участку Александру Федченко мысль о том, что не вижу смысла в работе, какую-то
ненужность она имеет. На что он возразил: «Ты думаешь, если мы ворчим на
тебя и не всегда выполняем твои требования, то мы относимся к
твоей работе, как к ненужной. Работа
твоя очень важна, и твою работу мы
ценим. Мы уверены, чтобы не
случилось, ты нас прикроешь, прикроешь
тем, что заставил составить во время
документы, которые требуются для работы». В «Южуралэлектромонтаже» я проработал два года. До
сих пор у меня есть там знакомые, я поддерживаю с ними отношения. При обращении
за помощью, они мне никогда не отказывали. Коллектив очень хороший, грамотные
специалисты. Но уйти из организации пришлось из-за болезни жены. За год было
три-четыре командировки в Челябинск. Мое отсутствие дома, даже на три-четыре
дня, Оля очень переживала. Возвращаясь
из командировки, я всегда заставал ее в постели, больной. Понимая, что это не приведет к хорошему результату,
имея перед собой пример старшего брата,
его жена Людмила умерла, когда он был в отсутствии, я, получив
предложение от моего бывшего начальника отдела по тресту «Оренбургжилстрой»
Скрипка Борис Николаевича, не отказался и согласился перейти к нему
заместителем. Четыре года я проработал в объединении ПСО
«Оренбурггражданстрой», в нем пришлось расследовать три смертельных случая. Не
знаю, чем это было вызвано и не могу все
приписать себе. Нас в отделе было 4 человека, но после моего прихода травматизм
сократился в два раза. Расследование этих
травм приходилось организовывать мне. В процессе расследования я старался не нагнетать обстановку. Смерть рабочего на
рабочем месте уже была серьезным фактором для всех и еще каким-то образом
усугублять ее, не было не какой необходимости. Авторитет инженера по охране
труда в таких ситуациях был выше, чем у руководителя. Мне все случаи
хорошо запомнились, расследование длилось 15 дней. Дни очень напряженных в том плане,
что от определения степени виновности зависела судьба людей причастных к этому
случаю. Их не только могли уволить и оштрафовать, но и привлечь к уголовной ответственности. Приведу пример одного случая. Он произошел 2 Мая в
дни праздника, на заводе КПД-1, при разгрузке вагона с цементом. Вкратце, ночью пришли вагоны с цементом,
чтобы не было простоя вагонов, для этого на праздники была организована
дежурная бригада. По приходу
вагонов, бригаду вызвали на завод. Бригадир пришел, но был пьян, праздник же, и его проводили домой.
Домой он не ушел. Залез на вагон и упал в цемент, цемент с температурой +70 С.
Цемент стал его засасывать, ему кинули веревку, он ее не смог взять, открыли
течки, чтобы цемент выгрузить из вагона,
но спасти не смогли, бригадир задохнулся.
В 10-00 ко мне приехал водитель главного инженера объединения, сообщил,
что для расследования главный инженер приглашает меня. Поехали на КПД-1. Собралось все руководство завода. Главный инженер
объединения объяснил ситуацию. Сказал, что дальнейшее руководство
расследованием он предоставляет мне и меня надо слушать, как его, и уехал. Я
распределил обязанности среди руководителей завода, кто какие документы готовит
на завтра, это был уже рабочий день. В отделе нас было четверо специалистов. Все грамотные с высшим образованием, а руководил нами Борис
Николаевич Скрипка. У него не было ни специального, ни высшего
образования. Однако за время моей
работы, я не встречал более грамотного
руководителя, практически ничего не понимая в охране труда, он сумел так организовать работу, что сократил травматизм
в два раза, до него травматизм был намного выше в тресте «КПД», чем после
слияния двух трестов «КПД» и
«Оренбургжилстрой». С ним
работать было очень легко, он никогда не спрашивал, где находишься и что
делаешь, он давал задание и требовал его
выполнение. Свобода перемещения по городу была ни чем не ограничена.
Отпроситься для решения собственных вопросов нечего не стоило. Борис Николаевич
никогда не спрашивал, зачем надо уйти с
работы и если ему начинал объяснять, то говорил: «Я тебя отпускаю, а для чего мне не обязательно знать». Так мне запомнился один эпизод. Умер в Москве мой
племянник Сережа, сын Гены. Получаю телеграмму ночью в пятницу. Рано утром еду
в субботу домой к начальнику, его нет
дома. Пишу заявление на внеочередной краткосрочный отпуск похороны на
неделю, отдаю жене, а сам на самолет и в Москву. Приезжаю в четверг, Оля
встречают с Наташей в аэропорту. Наташе не сказали, что умер Сережа, она
сдавала экзамен в школе первый раз, мы боялись что с расстройства плохо сдаст.
Но она догадалась, что что-то произошло плохое. Когда ей сказали, то поняли,
что она так и догадывалась, что Сережа умер. Она его знала и долго переживала, плакала по
потере двоюродного брата. Это была первая смерть близкого для нее
человека. Начальник же передал жене, чтобы я не кому не говорил, где был, он
сообщил в кадры о моем отсутствии, что я работал в зоне. Материально мне бы все
равно не помогли на работе. А терять недельный заработок, смысла не было никакого, и так в расходы мы
вошли большие. В 1992 году на похороны мамы, она тоже умерла в
Москве у Гены на 82 году жизни, тоже прошлось ехать без оформления
отпуска. Правда, по другой
причине. Я баллотировался в депутаты районного совета депутатов и у меня была
предвыборная компания. Когда я пошел с заявлением в отдел кадров, то кадровик
мне сказала: «Вы находитесь в выборной компании, и имеет право делать в это время все, что найдете нужным». И я, и
мой конкурент выбраны не были, на
участок пришло мене 50% и выборы не состоялись. Особой вражды мы к друг другу
не испытывали, жили в соседних домах и потом стали очень хорошими знакомыми. Я
считаю, что он был бы достойным депутатом. Очень спокойный, выдержанный человек, работал водителем и до
сих пор работает. Постольку работал я в вышестоящей организации, то
отношения с руководством 11 подразделений объединений было почтительно
дружеское. Они относились к моим требованиям с пониманием. Я с уважением к их
работе. Всегда приходили к обоюдному
общему согласию. И Б.Н. Скрипка был сторонник во всех случаях решать
вопросы без ажиотажа. Учитывая наш авторитет и деловые отношения со всеми
контролирующими органами, к нашему мнению не только прислушивались, но и
выполняли. Особенно мне нравилось ездить с проверкой на свинокомплекс.
На нем было около 6000 свиней. Он находился в двадцати километрах о города,
ездили мы туда с племянником начальника Олегом Николаевичем Скрипка. Он
занимался грузоподъемными механизмами в нашем отделе. Так как строительных объектов было очень
много, то башенные краны постоянно перемещались с объекта на объект, их надо было
сдавать инспектору Госгортехнадзора. С инспекцией Обкома строителей и
Инспекцией Госгортехнадзора мы были в самых лучших деловых отношениях.
Постоянно встречались по различным вопросам. Были внештатными техническими
инспекторами. Нам доверяли чистые подписанные бланки предписания с печатью.
Если мы выдавали такое предписание руководителю любого строительного
подразделения, то это был штраф от 10 до
50 руб. Это не совсем законно, но
оспаривать никто не решался. Так на строительстве объекта «Поликлиника» субподрядчики
обнаглели и на мои замечания никак не реагировали. Мне это надоело, на планерке
я достаю бланк и показываю всем.
Оставляю бланк предписания ведущему
планерку. Говорю: «Завтра я прихожу на объект и по первому факту нарушения, заполняю
предписание». Встаю и ухожу с планерки. Представитель райкома говорит:
«Так это же будет незаконно»! На что ведущий заместитель управляющего ПО «Оренбурггражданстрой» Хонда Владимир
Иванович отвечает: «Может и незаконно,
но по-другому субподрядчики не понимают. Вряд ли кто решится оспорить его. Себе
дороже». На следующий день на объекте был порядок. На свинокомплекс
ездить было мне и Олегу интересно, так как оба мы были из деревни, с
интересом осматривали производство. Особенно нравилось быть в маточнике, это
где находились свиньи с поросятами. Туда пускали ограниченное количество людей.
Перед заходом приходилось переодеваться,
одевать белые халаты, бахилы, не разрешалось трогать, как
свиноматок, так и поросят. Особенное
удовольствие нам доставляло рассматривать свиноматку, которая опоросилась 19 поросятами. Такую свинью по размерам я
никогда не видел. Поросята ползали по ней, она довольная, хрюкала,
поросята повизгивали. Зрелище
неописуемое. Поездка на свинокомплекс
имела и личный интерес. У них всегда было мясо. По цене рентабельности я покупал
килограммов 10 мяса. В городе тогда была с мясом «напряженка». Моя семья
этого не испытывала. Раз шесть в год мясо со свинокомплекса продавалось и у нас
в объединении. Чтобы не кому не было
обидно, был составлен график по отделам и по графику продавали мясо. Это было
на весь день. Так как надо было съездить получить мясо на мясокомбинате. Мы с
Олегом занимались и этим. Олег был моложе меня более чем на десять лет, но в
жизни намного практичней меня. Я с ним до сих пор поддерживаю отношения. Его
практичность меня восхищает. По жизни мы единомышленники. Взрослая жизнь выпала
на «лихие» времена. И он, и я
благополучно пережили их. Наши семьи не испытали того, что пришлось
пережить многим. Безденежье, упадническое настроении, многие семья голодали.
Мужчины терялись и от безысходности спивались. Семьи распадались. И он, и я
сохранили семьи, воспитали и выучили детей.
В отчётах мы
всегда уменьшали цифры травматизма,
на стройке травматизм был высок и не все травмы «показывали». Конечно, скрыть смертельную
травму было невозможно, но все другие, не представляло особого труда, но я
всегда проводил расследования до конца, собирал все документы и прятал дело «в ящик». Вдруг «вылезет», тогда
у меня все готово. И раз «вылезло»,
прокурорская проверка обнаружила факты
искажения отчетности. Пройдя по травматическим пунктам города, сотрудник прокуратуры, а травпунктов в
городе четыре, по записям первичного
обращения травмированных обнаружила, что многие производственные травмы мы
оформили или как по пути на работу, или бытовыми, или вообще не оформляли не
как. Пришлось поездить по травмпунктам и привести документы в соответствие с нашими, уже
оформленными. Особенно запомнился мне случай, когда я со своими
полномочиями «перебрал». Немного недооценил свои возможности, в жизни у меня так бывало не раз. Два эпизода
я описал. В одном, по разоблачению директора школы и заведующего районного отдела образования, где я победил, в другом проиграл, это в
армии. Только личное мое знакомство с адъютантом Министра обороны помогло мне
избежать дисциплинарного батальона. Этот эпизод я упустил из воспоминаний об
армии. И так многие мои знакомые с большим сомнением верят в то, что я написал.
Я стараюсь не описывать факты из жизни, при прочтении которых меня, возможно, назовут
лгуном. Консервативность мышления людей
настолько велика, что смотря фильм,
люди переживают за героев и верят, в то, что
это в принципе могло произойти и в жизни. Но если нет наград и орденов,
а человек и начинает рассказывать о себе
факты, которые не вписываются в жизнь обывателя, то обыватель не может в это
поверить, что в данном случае со мной и происходит. Вызывает либо усмешку, либо какое-то
отчуждение от меня. Типа ну, и заливает,
Коля. Поэтому даже в своих воспоминаниях
я стараюсь описывать только то, что особого негатива ко мне не вызовет. Хотя
я всю жизнь сам себя реально оцениваю, мне не хочется, чтобы мои близкие услышали
обо мне резко отрицательную оценку. Ведь как говорят, я там «свечку не держал»
и доказать не могу. Я был очень рад, если бы объявился человека, который ее как
раз и держал. Я до сих пор не могу доказать, что служил на ядерном
полигоне. Дело в том, что из-за
пресловутой секретности, не каких записей в личных делах не делали. Я получил подтверждение, что служил на Новой
Земле, Но нет подтверждение, что проходил службу на именно на ядерном полигоне,
нет документального подтверждения, что облучился и лечился. Все документы, касающиеся службе на полигоне и документы по
заболеванию, уничтожены, якобы за
давностью лет. Это сделано умышленно, так как в 1991 году стараниями депутата
Государственной Думы Тамары Злотниковой, депутата от Оренбуржья, было создано
подразделение Особого Риска. Вот, чтобы я не попал в его ряды, в 1992 году история моей болезни была
уничтожена. На это есть официальное подтверждение. Я думаю, не только мои документы были уничтожены. Если
бы государство признало, что оно постаралось угробить мое здоровье, то за это
время мне бы уже выплатили около 5 млн. руб. Поэтому вся Государственная машина
стоит на защите своих интересов. Всяким способами не дает документы,
подтверждающие участие в ядерных испытаниях. Многие, прочитавшие ранее мои записи заметят, вот,
мол, он снова про Новую Землю пишет. На
это есть много причин. Первая и основная, служба перевернула
всю мою жизнь. Я не смог приобрести ту специальность, что хотел. А хотел я быть
авиационным инженером, хотел поступить в МАИ,
его ранее закончили оба моих старших брата, после армия я уже не имел на
это права. Вторая причина та, что я дал подписку 25 лет не выезжать за границу.
Когда мне дали путевку за границу в ГДР и я ее получил, то меня вызвали в КГБ и отчитали, что я нарушаю условия
подписки. То есть до 1992 года я не имел право выезжать за границу. Не имел
право общаться с иностранцами, по этой причине я и в «Газпром» смог устроиться
работать только в 1998 году. После окончания института я не имел права там
работать, так как там работали французы.
Третья причина, это молодость
моя, а в молодые годы всякое новое событие
оставляет в памяти значительное
место. Служба в армии у всех оставляет свои воспоминания, так как она
скоротечна и насыщена событиями, с которыми
в повседневной жизни мы не встречаемся.
Пятая причина, не так много
найдется людей в стране, кто может похвастаться, что были на Новой Земле.
Шестая, всю жизнь приходится мне
бороться с последствиями болезни,
лекарствами еще и язвенную болезнь себе заработал. Это просто для тех, кто не облучался,
спросите тех, кто хлебнул это лихо. Лично я бы и врагу этого не пожелал, а уж
тем более другу. В двадцать лет врачи мне говорили, лет десять проживешь, а там не знаем. Я
опроверг все их прогнозы, возможности человека еще не изучены досконально. После Чернобыля, в тех местах, где по научным рекомендациям
жить нельзя, люди живут до сих пор и не чего с ними не происходит. Но это удел
не всех, многие, «хапнув» намного меньше
рентген, уже давно лежат в сырой земле. Я к великому сожалению Министерства
обороны живу, и доставляю им хлопоты по скрытию моего участия в испытаниях
ядерного оружия. Николай Полтавец, Оренбург, ноябрь 2012 Часть 1
|
