 Из школьного детства запомнились так называемые «отработки». Это мероприятие, которое должно было воспитывать у учеников тягу к труду и овладение элементарными трудовыми навыками. Уж не знаю, как это всё было в городе, но у нас на селе выглядело как-то неуклюже. В каждой семье сельского жителя был непочатый край работ, в которых, конечно же, вынужденно принимали участие и дети, иначе родителям было и не справиться. Так вот эти «отработки» возникали как-то неожиданно, сроки, графики и объёмы таких работ доводились до учеников по окончании учебного года, сразу перед каникулами. Об «отработках» конечно, не забывали, но уже в последние дни и даже часы перед такими долгожданными каникулами они сваливались как снег на голову, порой путая все планы на отдых. В момент доведения такой информации сразу же портилось настроение от предстоящих каникул. Отработки были обязательными, учителя грозились оставлять на второй год, если в отработках не участвовал. Правда, до исполнения таких предупреждений дело не доходило, тем не менее, мы побаивались. Наиболее «блатные» приносили всевозможные медицинские справки, подсылали родителей, чтобы те убедили учителя, что ребёнок должен отдохнуть без всяких «отработок», но, как правило, учителя были непреклонны, иначе им самим бы пришлось выполнять эти работы, так как работы, которые необходимо было выполнить, распределялись по учителям, по классным руководителям.
В младших классах это были работы по поливу насаждений в школе. При школе ещё до войны был разбит фруктовый сад, было много кустарников, всё надо было поливать, иначе в нашем климате всё давно бы уже погибло. Каждый год весной сажали новые деревья, кусты, цветы. Поливали из колодца, который был во дворе школы, ни о какой механизации тогда не было и речи, всё вручную. Конечно, труд был интенсивным, на жаре, под солнцем, но для сельской детворы достаточно привычным. Мальчишки качали, девочки вёдрами носили воду и поливали. На «отработку» выходили по графику, всё лето. В общей сложности это было, наверное, не больше недели, может быть и двух, не помню уже, так как задействовано было много таких групп, но надо было постоянно следить, чтобы не пропустить очередного выхода. «Отработками» обменивались, когда семейные обстоятельства (надо с отцом ехать на сенокос, на рыбалку) складывались не совсем по плану. Наиболее предприимчивые родители отработками торговали, нанимали детей соседей, когда надо было свозить своего ребёнка к бабушке, например, либо «подвернулась» детская путёвка в Москву и т.п. Массовым это не было, но случаи такие помню. От «отработок» освобождались дети, отдых которых был организован в пионерском лагере. Но отдых в лагере никто не любил, поэтому бытовало мнение среди детей, что лучше отработать, чем ехать в лагерь.
В шестых-седьмых классах отрабатывали уже более серьёзно. Из колхоза в школу приходила разнарядка и, как правило, классами нас «гоняли» на прополку овощей. В районе 4-ой бригады колхоза (посёлок им. Карла Маркса, расположенный в нескольких километрах от Бурлина по трассе «Бурлин – станция Казахстан») были бахчи. Недалеко была колхозная плантация и уж не знаю, относились ли бахчи к этой бригаде, либо плантация была отдельным подразделением колхоза. Полоть бахчи тоже работа довольно сложная. После посадки бахчи сразу же зарастали травой, нужно было не только выполоть траву, но и подрыхлить вокруг всходов (а потом уже и быстро вырастающих арбузных плетей) землю. При этом «умудриться» не срезать всходы тяпкой. Надо было быть большим и выносливым виртуозом.
  Лучше всего с этим справлялась Надя Гайдукова. Семья у них была большая, детей много, мать не работала в колхозе, смотрела за малыми детками, поэтому дети с малого возраста работали на плантации, имели опыт такой работы. Надя была постарше нас на два года, всех обгоняла, доходила до края и начинала поочерёдно помогать нам уже с другого края. Мне с тяпкой справиться было очень сложно, я не могла одинаково работать и справа и слева, а Надя, как заправский овощевод, буквально «играла» тяпкой, полола чисто, быстро и качественно. За это я ей помогала выдернуть крупные сорняки вокруг всходов её рядка, когда риск порубить плеть был достаточно велик. Моя подружка соседка Милка Рябченкова, которая с детства занималась только музыкой, была моложе меня на год и выглядела с огромной тяпкой в тонюсеньких руках с нежными пальчиками, которые мгновенно покрывались мозолями, весьма экстравагантно, но старалась не отставать. Так она потом и «ушла» в музыку, поступила в Уральское музыкальное училище, успешно его закончила, потом училась в Алма-Атинской консерватории, а после выпуска преподавала в военной музыкальной академии.
Пололи мы и лесополосы в лесхозе, между рядами лесопосадок землю обрабатывали трактором, а вот вокруг только что высаженных деревьев и кустов механизировать процесс было сложно, на такие работы привлекали детей, так как профессионалов на эти работы найти было сложно, расценки низкие, да и «свободных рук» не было. Лесополосы в районе Бурлина были роскошные, там, наряду с обычными и широко распространёнными тогда во всех «Сталинских лесополосах» карагачами, росли и кусты смородины и даже кусты вишни, в посёлке вишню тогда никто не сажал и не видел даже. Там я увидела не совсем обычную смородину. Это были очень высокие кусты, практически деревья. Ягоды были чуть не вдвое крупнее и с каким-то «конфетным» привкусом. Позже я узнала, что это был гибридный сорт чёрной смородины, скрещенной с крыжовником.
Этот период прополок не был рассредоточен по всем каникулам, работали мы один раз. Неделю или две, уже и не помню. Во время работ с нами был дежурный учитель из числа наших учителей. На ночь он уезжал домой, а мы ночевали в так называемом «Лагере труда и отдыха». Так было и написано на большой вывеске перед входом. Правда наши юмористы перед словом лагерь добавили чёрной краской приставку «КОНЦ», по-моему, вывеска так выглядела уже с прошлого года, так как были видны следы попыток приставку удалить, соскрести, но безуспешно.
В этом лагере нас кормили три раза в день. Поваром работала Головач, её детки братья Головачи тоже учились в нашей школе. Кормили хорошо, много и вкусно, аппетит был у всех прекрасный, Даже Милка не жеманилась, ела с полным ртом, как хорошо поработавший мужик. Ребят на прополке я не помню, скорее всего, они работали в это время в колхозной тракторной мастерской.
 Пару сезонов в старших классах нас возили работать в полевые бригады. Работали на току, работа не сложная, но достаточно утомительная. Августовская жара, ветер, пылища, закутывали лицо платком, тем не менее лица сразу же обветрились, загорели, задубели, чуть не до цыпок. О душе и не мечтали, мылись под общим умывальником во дворе около столовой. В бригаде был небольшой пруд, но далековато, километра 2-3, купаться ни разу не ходили, так «урабатывались», что еле доходили до помещения и «падали» на нары, на которых спали. Правда, в субботу возили на обслужке домой помыться в бане. На обслужке работал наш сосед – Симонов, Сергеевич его звали, они жили напротив нас. Машина у него была ГАЗ-51, на бортах написан номер: ДР 05 -22. Жили мы на окраине посёлки, домой подъезжали уже пустыми, все высаживались раньше. После бани мама мазала мне обветренное лицо сметаной. Удивляюсь себе, столько времени прошло, а из детства помню такие детали.
Работали стандартными деревянными лопатами, напоминающими весло, которое было на нашей лодке. Подгребали зерно под шнек ВИМа (машина, которая сортировала и провеивала зерно). Когда зерно с одного края заканчивалось, надо было перетащить машину на другое место, тяжёлая она была, помогали «кадровые» работники, со всего тока собирались. Вообще-то ВИМ имел привод и на колёса, можно было включить и просто переехать, но для нас девчат это было уже сложно, да и на многих ВИМах этот привод не работал.
 Больше ничего существенного и вроде бы и не было. Только один случай запомнился, мы взрослели уже, на парней заглядывались. Как-то с нами в кузове на обслужке ехал сосед, Коленька Полтавец, он учился на класс выше в одном классе с моим будущим мужем, Колесниковым Валерой. Они уже работали помощниками комбайнёров, только Валера в другой бригаде и с ним я тогда не встречалась. Самая любопытная и смешливая Люда Гулакова вдруг засмеялась истерическим смехом и никак не могла остановиться. Она «узрела», что из клетчатой рубашки Коли вылезли волоса, которые видимо обильно росли у него на груди. Мы все сразу же сконцентрировали на этом внимание и сами безостановочно «заржали», хотя ничего смешного в этом вроде бы и не было. Не могли остановиться, пока не попрыгали с машины уже на току. Коля понял, что предметом для смеха был он, но о причинах, наверное, не догадывается до сих пор. А теперь уж и не догадается, полвека прошло, «…иных уж нет…», да и глупости всё это.
Надежда Колесникова (Тузова), Уральск, 2015. |
