Каталог статей

Несмотря на мой возраст, который можно смело назвать преклонным, несколько лет назад я познакомился с Интернетом. Много слышал от своих учеников о неограниченных возможностях сети, решил сам в этом убедиться не на словах, а на деле. Сначала читал всё подряд, что для меня было более или менее интересно, узнал много нового, причём интересно было всё, что я не находил. Современные достижения науки и техники, культура разных народов мира, всевозможные, разноплановые литературные произведения как современных, так и писателей и поэтов разных исторических эпох. Так уж получилось, что большая часть моей жизни была связана с музыкой, поэтому слушал и музыкальные произведения, тоже без особой системы, но старался соприкоснуться и с классикой и направлением, которым занимался всю жизнь – музыкой концертной, эстрадной. Конечно, многого я узнать не смог, но считаю, что существенно повысил свой культурный уровень и утвердился в уверенности, что помру не полным дураком.

Когда мой «компьютерный голод» стал постепенно утоляться, я начал уже более системно осуществлять поиск интересных мне материалов, в частности, мне были интересны те места, где я когда-то жил. «Гуглил» Ростов, Сталинград, Саратов, Сибирь, Внуково. И вот когда я набирал в поисковике «Бурлин», где я некоторое время жил и пошёл в школу, то неоднократно открывал этот красный сайт с самолётом на главной странице. Не найдя ничего интересного (на сайте были в основном статьи лётчиков и про лётчиков), однажды я набрал в поисковике самого сайта «Бурлин». На моё рассмотрение было представлено множество материалов об этом посёлке и его жителях. Читая материалы, я вскоре убедился, что это действительно тот «Бурлин», а автор сайта его житель примерно моего возраста, просто он всю жизнь работал в авиации и размещал здесь материалы не только о Бурлине, но и по своей специальности. Мне показалось это интересным, так как человеку моего возраста свойственно вспомнить своё детство, юность, как запомнившиеся и наиболее эмоциональные периоды своей жизни, тем более, что в одной из статей автор упоминает о кузнеце, который ремонтировал самолёт Ан-2. Я понял, что это было действительно тогда, когда я в Бурлине жил и не исключено, что, может быть, живы ещё люди, или их потомки, которым мои воспоминания станут интересными. Поэтому я решил написать эту статью и отправил на емайл автора сайта. Если посчитает интересным, то, может быть и опубликует.

Родился я в Ростовской области, когда я родился, точно не знаю, имеющиеся документы дедушка так и не «рассекретил», когда уже в Бурлине, было принято решение о зимовке здесь, мои родители, под давлением местных органов определяли меня учиться, причём для школы готовили какие-то документы, как и кто их оформлял, я не знаю, предполагаю, что без влияния деда здесь не обошлось. Все документы семьи хранились у деда в специальной кожаной сумке, которая при перебазировании пристёгивалась к седлу его лошади, а потом он их прятал сам и никто из семьи не знал, где они находятся.

Дедушка Чирикло был не из простой семьи, в своё время мои предки занимали довольно высокое место в иерархии цыган. Жили в Молдавии (все и всегда называли её Бессарабией). Когда началась война ушли в Румынию, жили в городе. Простые румыны и даже военные относились к моим родным без особых предубеждений, На основании рассказов деда, можно смело утверждать, что значительная часть румын имели цыганские корни. Вот отношение немцев к цыганам известно всем, поэтому от них прятались. Дед воевал, только никогда не говорил, а только загадочно усмехался, когда его спрашивали, на чьей же стороне. Говорил только, что был «при лошадях» (или в обозе, или в артиллерии на конной тяге), мой отец и его братья не призывались по малолетству. Поскольку ни деда, ни кого-то из наших близких родственников после войны не репрессировали, я достаточно основательно гордился тем, что дедушка мой воевал на стороне Советского народа.

Мои первые детские воспоминания связаны с принудительным переселением нас из Молдавии в Ростовскую область. Организовывались цыганские колхозы, строились новые посёлки и хутора, реализовывалась известная директива Партии и правительства об «осёдлости цыган». Для нашей большой (около 20 человек) семьи тоже выделили несколько домов. Но как и многие аналогичные и недостаточно продуманные и обоснованные решения, программа оказалась «идеей фикс», работы в посёлках на всех не хватало. С конскими табунами прекрасно справлялись и местные донские казаки, цыгане обладающие какими-то редкими профессиями работу себе находили, шили и ремонтировали упряжь, изготавливали телеги, где-то в районах организовывались курсы механизаторов, но основная масса вынуждена была переходить на «подножный корм». Покупали, обменивали, продавали, да и чего греха таить, воровали коней. Работа, конечно, традиционная, но очень уж рискованная, особенно в условиях Советской власти.

Не совсем уверен, что только из-за этой неустроенности, но мой дед, наверное, не без влияния более высоких уровней нашей иерархии, принял решение кочевать на восток. Помню, что достаточно скрытно, без оформления каких-то документов, ночью, мы посёлок покинули. Готовились, конечно, заранее, но даже дети не имели права нигде и никому об этом не говорить. Чем была обусловлена такая тайна, можно было только догадываться, наверное, мы просто совершили несанкционированный побег из «оседлой жизни».

Кочевали мы по направлению на Сталинград, места ночёвок дед, в совершенстве владеющий информацией о дорогах, планировали заранее. Утром перед выездом дедушка проводил своеобразный инструктаж, он говорил, по каким дорогам и куда ехать, показывал, в какие посёлки можно заезжать смело, а какие и объезжать, даже если это значительно увеличивало путь. Всегда предупреждал, чтобы коней не гнали, берегли. А то однажды наши молодые устроили гонки и один из фургонов при обгоне опрокинулся, повозка разрушилась, лошади погнали, их с трудом догнали, остановили, успокоили, кибитку потом долго ремонтировали.

Табор разворачивали вблизи каких-то небольших сельских населённых пунктов, где можно было относительно честно добыть нехитрое пропитание, в таборе было несколько повозок, кони и 18 человек людей (включая маленьких детей). Уже около Сталинграда мы ночевали в громадном доме, где жила многочисленная еврейская семья. Тогда я узнал, что такое «маца», её круглыми сутками на примитивной плите в центре двора пекли женщины. Было ощущение, что вся семья ела только мацу, постоянно доставая её из большого фанерного ящика, в который женщины складывали свою «продукцию», правда периодически молодые люди забирали часть её и уносили, то ли торговали, то ли делились с другими. Мне кажется, что более невкусного я не ел никогда, вспоминались донские деликатесы – чебуреки и хорошо провяленную, чуть-чуть слегка с тухлинкой жирную рыбу. Даже оладышки, которые каждое утро на большой сковородке пекла наша мама Гожи, были намного вкуснее.

Потом кочевали по ничем не примечательной Саратовской области, степь, сельскохозяйственные поля и палящее солнце. Как-то остановились около небольшого посёлка с небольшими, каменистыми на вид «горушками». Здесь наши пути пересеклись с другим табором, который кочевал немного по другому маршруту. На наш совместный лагерь был совершён настоящий налёт. Атаковала группа людей на конях, причём люди были двух национальностей. Обычные русские люди и парни тёмные, сильно загорелые, с характерным разрезом глаз, таких я раньше не видел. По их крикам и возгласам стало понятно, что они были возмущены большим количеством воров, которых мы, по их представлениям, представляли. Безжалостно, кнутами били женщин и даже детей. Дед Чирикло распорядился в конфликт не вступать, мы просто быстро собрались и уехали.

Дедушка к тому времени уже сильно болел, постоянно кашлял, сказывались тяжёлые и далеко не простые годы, немаловажную роль в его здоровье оказывало и то, что он много курил, никогда не выпускал изо рта громадную трубку, набитую крепчайшим самосадом, который возил всегда с собой в довольно объёмистой кожаной сумке. По одним, известным только ему приметам, он сказал, что здесь должны водиться большие суслики, жир которых успешно используется при лечении его заболевания. Мои дяди Бар и Роман организовали успешную охоту на них. Были это сурки, местные называли их байбаками. Утром они уходили от своих нор кормиться в луга и на поля. Всадники спешивались, маскировались и ждали, когда сурок отойдёт от своей норы подальше. Потом вскакивали на коней и отрезали сурку путь к его норе. Тот садился, свистел и натурально плакал, забивали их старым цыганским способом – кнутами. Уже в таборе снимали с них шкурки и вытапливали жир, который и был целебным. Дед его пил из небольшой рюмочки, на время переставал кашлять и говорил, что ему полегчало.

Нас детей заставляли тщательно, до синевы очищать шкурки от жира, потом их мелкими гвоздиками прибивали к крыше наших повозок и они быстро высыхали. Женщины Лола, Ляля, Зара потом их как-то замачивали в воде с уксусом, добавляя в раствор кору деревьев из лесополосы, обрабатывали, а потом зимой, уже в Бурлине, когда не были сильно заняты, сшили нам всем простые, но оригинальные и очень тёплые меховые безрукавки. Здесь было зимой гораздо холоднее, чем на родине. Когда вытапливали жир, стоял неимоверно вкусный запах, не буду утверждать, но, по-моему, мы и хорошо прожаренное мясо сурков тоже ели, предварительно посолив.

В Бурлин мы приехали ближе к осени, разбили лагерь рядом с посёлком недалеко от местного лесхоза. Поскольку было принято решение зимовать здесь, то сразу же начали поиски квартиры. Нас детей «взрослые» заботы сильно не волновали, мы сразу же пошли купаться на речку, истосковались после жизни на берегу Дона. Речкой, конечно, мы восхищены не были, вода стоячая, непроточная, берега илистые, грязные. Но это была речка, хоть и напоминала болото. Мы уже «присматривались», гусей и уток в реке никто не пас, не охранял, они плавали по своему усмотрению. Мы сразу предположили, что их будет нетрудно «достать», воспитаны мы были и жили в условиях «цыганской» морали и подобные мысли не считали грешными.

На квартиру нас согласилась пустить одна женщина, можно сказать старушка. Она жила одна в большом, правда ветхом, доме. Конечно, тесновато для 18 человек, но других вариантов не было, да и не привыкать цыганам к спартанским условиям. Деньги у дедушки были, оформляли сделку в сельском совете Под договором он поставил свою витиеватую подпись – «Чирикло», бабушка поставила скромненький крестик. Здесь же в сельсовете договорились с выпасом лошадей, нам указали место на карте района, где их можно беспрепятственно пасти. В колхозе выписали несколько мешков овса.

Было принято решение строить во дворе ещё одно помещение, бабушка не возражала. Как-то быстро, наверное в течении не более двух недель, мы построились. Саман в достаточном количестве купили у чеченцев, строительного леса, конечно, не было, дефицитный это материал в этих местах, но договорились в лесхозе, разрешили валить, вывозить и использовать сухостой. Вскоре в большом дворе появился дом, конечно, это был не совсем дом в полном смысле этого слова, была большая мазанка, на крышу набрали жердей, в лесхозе же купили уже готовые плетни, перекрыли крышу, завалили глиной и качественно обмазали внутри и снаружи, получилось неплохо. В помещении сложили две большие печи, одна из них была с большой плитой, изготовленной из двух плит стандартных, готовить зимой на такую ораву стало гораздо удобнее, нежели на костре.

С торца была небольшая комната с отдельным входом и большими двухстворчатыми воротами. В этой комнате, под руководством деда, мой отец Баро из больших камней сложил кузнечный горн. Правда, потом в жилой комнате круглосуточно стоял синий дым. Отец был хорошим кузнецом и успешно продолжил профессию деда, который в молодости тоже занимался этим делом и освоил его в совершенстве. Все мои родные были довольны, женщины стирали и сушили во дворе на нескольких верёвках постельное бельё, занимались привычным делом, быстро обустроились после длительного кочевья.

В сельсовете предупредили, чтобы все взрослые устраивались на работу, иначе их могли привлечь к ответственности за тунеядство. Один брат моего отца Бар устроился в МТС разнорабочим, дед планировал, что он будет «таскать» с работы железо, для успешной работы нашей новой кузницы. Он, действительно, в первый же вечер принёс с работы какие-то железки, завёрнутые в мешок. Но весь пропах соляркой и испачкал всю свою и так неказистую одежду мазутом. Сначала женщины всё стирали, а потом он так ходил постоянно, ежедневно отстирывать такую запущенную одежду было невозможно. Второй брат Роман в колхозе, в третьей бригаде, стал пасти «яловку» - молодняк КРС. Женщин пытались заставить работать на плантации, сильно они не возражали, тем более тогда решалась проблема с приобретением свежих овощей и картошки, но дед категорически запретил, цыган никогда и ни под каким предлогом не должен «беспокоить» землю, даже при изготовлении примитивного фундамента нашего нового дома, чтобы выкопать канаву, людей нанимали из числа местных жителей. Поэтому женщины все числились домохозяйками, что вроде законом не возбранялось.

Продукция отца оказалась востребованной. В первые пару дней женщины носили нехитрые поделки по домам, но вскоре у нашего двора уже выстраивалась очередь, все хозяйки вдруг захотели такие же «ухватистые» ухваты, изящные кочерёжки, сковородники (у нас на Дону они назывались «чапельники»), слава вскоре облетела и все соседние посёлки, оттуда на обмен за кузнечные изделия везли и мясо и зерно. В колхозе была своя кузница, но работы было очень много и обслуживать население кузнец не успевал. Поэтому местные хозяйки про него говорили, что «к нему и на сраной козе не подъедешь», да и изделия его не отличались ни оригинальностью, ни качеством изготовления, были грубыми и «неподъёмными» а отец всё делал, как будто с завода. Он даже помечал свои поделки своим специальным клеймом. Такая стилизованная лилия, кувшинка.

Но с кузнецом дед велел дружить, у нас было с ним много общего, большая семья (десять детей разного возраста, одни уже практиковались у отца молотобойцами, а другие ещё ползали без штанов по двору, разговаривая с цыплятами и собакой). Дед предполагал, что в силу большой загруженности, Овчинников (так кажется была его фамилия) поделится работой и, самое главное, материалом, все бы, включая и руководство колхоза, от такого сотрудничества были в выгоде. У Овчинниковых был большой и современный по тем временам мотоцикла «Ирбит», на котором он со старшими сыновьями ездил на Урал рыбачить, такую семью надо было прокормить. Нам такой подход был «на руку», сразу в незнакомом посёлке появилось много друзей и вскоре «Овчинята» стали нам активно содействовать в охоте на «бесхозных» (по нашим представлениям) гусей и уток на речке, подозреваю, что они и раньше занимались этим не совсем праведным делом.

Вот в это время, можно сказать на «пике славы» отца и произошёл этот случай ремонта самолёта. Самолёт сел с повреждённым крылом, лётчики, будучи информированными населением, что лучше цыгана никто не отремонтирует, пришли за помощью. Пока лётчики «плелись» по улице, мы с отцом прискакали к самолёту на лошадях. У самолёта был один пожилой, лысый лётчик, который караулил самолёт и отгонял от него любопытных телят. Нижнее крыло, почти до середины, было оголено, с него свисали тряпки и торчали сломанные железки. Лётчик безжалостно рвал материю и они с отцом внимательно разглядывали внутри. Потом подошли лётчики, а на самолёте, оказывается, был техник.

Вот в этом месте моему отцу приписываю фразу, которую он не говорил и я тому свидетель. Прекрасно осознавая, что на самолёте полетят эти же лётчики, он не мог спросить: - «Вам как лучше, чтобы было прочно, или чтобы было незаметно?», он понимал, что прочно должно быть в любом случае, но вот «незаметность» обеспечить было сложнее, увеличивались затраты времени, явно не доставало специальных материалов и краски, да и работа была, мягко выражаясь, не совсем «кузнечная». Потом эта история приобрела характер «народного авиационного творчества» и передавалась из одного поколения авиаторов к другому, поэтому она, наверное, и «появилась» на этом сайте. Переговоры и обсуждение с отцом вёл техник, лётчики скромно стояли рядом, в разговор не вмешивались. Мы с отцом поехали за консультацией к деду. Дед достал чистый листок бумаги, карандаш и велел нарисовать, что там сломано внутри, отец сделал это, как смог, потом они ещё долго обсуждали план и последовательность ремонта, рисовали уже какие-то схемы палочкой на песке. Дед перечислил, что просить дополнительно к имеющемуся у нас оборудованию и материалам.

После дополнительных переговоров с техником, работа «закипела», техник вышел на дорогу и вскоре уехал в город на проезжающим мимо по дороге, новеньком ГАЗ-51, которые тогда только «появились». Отец попросил аванс, лётчики выдали ему очень большую денежную купюру с портретами Ленина и Сталина, раньше таких денег я никогда не видел. Купили мы в хозяйственном магазине два больших оцинкованных ведра и перевезли на лошади практически весь инструмент и материалы, которые у нас были, мало ли что может понадобиться при выполнении такой ответственной работы.

Отец последовательно, как велел дедушка, стал выправлять изогнутые железки, если они трескались, то делал накладки и склёпывал, постепенно крыло приобретало нужную, правильную форму, портили только весь вид свисающие с крыла тряпки. Новые вёдра отец безжалостно порезал большими кузнечными ножницами, красиво выгнул из них переднюю часть крыла, которая была изуродована, все обрезки тоже пошли в дело. С рейсовым автобусом, хотя это слишком громко сказано, так как в город ездила полуторка, где в кузове без крыши стояли несколько скамеек, на которых и располагались пассажиры, приехал их аэропорта техник, который привёз свёрнутый лист алюминия, полведра стандартных заклёпок и болтов, большой рулон какой-то материи светлого, слегка кремового цвета, канистру специального клея и несколько бутылок из под шампанского с краской. Потом весь экипаж и приглашённые дети аккуратно залезли на крыло и одновременно, ритмично прыгали на нём, отец внимательно смотрел на только что отремонтированные места, вроде всё выглядело прочно, не гнулось, не деформировалось, не трескалось.

Теперь техник сразу же подключился к ремонту, было видно, что это для него дело не новое. Он аккуратно обрезал свисающие махры обшивки и они с отцом начали вместе шить. Они большими, кованными, «цыганскими» иглами пришивали новые куски ткани, натягивая и разглаживая её, у техника даже была своя, специально слегка изогнутая иголка. Вид, конечно, был ещё ужасный, ткань «пузырилась», где излишне натянутая, а где просто бесформенно свисающая. Потом техник большой кистью промазал всю ткань специальным, пахнущим клеем, ткань сразу же стала натягиваться, вписываясь в общие контуры крыла. После нескольких таких операций, обшивка натянулась как кожа на цыганском бубне, если по ней стукнуть, то она гудела как пустая бочка. С подбором цвета проблем не было, отец в этом деле разбирался. Он искусно смешивал краски разного цвета, подгоняя цвет под серый, первоначальный. Сделал чуть темнее, но гарантировал, что через неделю немного «выгорит» и от основного цвета будет трудно отличить.

Описываю этот процесс так подробно, потому что всё время наблюдал, запоминал, вдруг пригодиться в жизни, хотя кузнецом, как отец и дед, стать не стремился, хотел идти в музыканты. Одну ночь даже с техником в самолёте, лётчики жили в районной гостинице. Всё, что осталось от ремонта, техник оставил нам, даже полотно, которое сразу же «оприходовали» наши женщины и стали шить наволочки для подушек и перин, для этих целей в таборе была даже старинная швейная машинка. Ремонт продолжался трое суток и дедушка, прикинув оставленные материалы, вернул экипажу какую-то часть аванса, несмотря даже на уникальность выполненных работ. Восхищались не только мы, мальчишки, стаей собиравшиеся около самолёта, но и взрослые, механизаторы, которые говорили, что никто бы из них за такую работу не взялся, слишком сложно и ответственность большая. Выглядел отремонтированный самолёт, как новый, только в месте повреждения обшивка была чуть темнее. Отец сказал, что она под этим солнцем скоро немного выгорит и будет абсолютно незаметно.

Жизнь постепенно входила в привычную колею, мужчины вечерами ездили на сенокос, заготавливали степное ковыльное сено, ковыль нам разрешили косить, «где найдёте». Вскоре вся усадьба выглядела как огромный стог сена. Бабушка постоянно ворчала на курящих мужчин и, особенно, на деда, который не выпускал трубку изо рта, боялась пожара, хотя к осени привела к своей корове ещё и стельную тёлку, сена теперь было достаточно. Тёлку, правда, потом, когда она отелилась, зимой забрали представители сельского совета, отвели в «Заготском», вторую корову в это «хрущёвское» время держать было нельзя.

Уже к концу августа, когда основные работы по подготовке к зимовке были позади, ездили всем табором отдыхать на Урал. Выбрали место не доезжая до парома, на котором мы переправлялись, когда сюда ехали. Там посреди речки была намыта песчаная коса. Когда плескалась крупная рыба, дед говорил, что зря на Дону не научился рыбачить, здесь, похоже, это бы могло пригодиться. Приезжали мы с двумя самоварами, мужчины пили вино, пробки бутылок которого были залиты красным сургучом и опечатаны, такой тогда был ГОСТ, на водочных бутылках сургуч был белым. Однажды паромщики продали нам осетра, варили, ели, было очень вкусно, но непривычно жирно, многие потом «бегали». Цену за осетра они «положили» условную, так как отец им ранее ковал какие-то особо прочные стальные рыболовные крючки громадных размеров, называли их «сомовниками».

В конце лета, уже перед школой, у нас была свадьба. В нашем таборе была девушка Ягори, которую когда-то дед взял в связи с тем, что она потеряла родителей, жила и кочевала она с нами. Мой дядя Бар, младший брат отца, «положил на неё глаз» и дед решил их поженить. Надо сказать, что цыганские свадьбы имеют массу своих довольно суровых традиций, несоблюдение которых грозит значительными мерами, хотя многие воспринимают цыганскую свадьбу как процесс бракосочетания, не имеющий никаких ограничений и традиций. В нашем случае ситуация значительно упрощалась, излишним был, например, дорогостоящий обряд знакомства с родителями, сватовство, выкуп за невесту.

Лучшим вариантом, конечно, было бы отдать невесту в другую семью, но дед решил поступить именно так, не исключаю, что этим дедушка пытался скрыть уже состоявшееся событие, чтобы снять неизбежный, в таких случаях, позор для нашей семьи. Свадьба была недолгой, «чужих» на ней не было. Днём пили, ели (не обошлось без традиционных свадебного каравая, который по традиции пекла женщина, считающая себя счастливой в браке и жареного ежа, которого мои старшие братья поймали в лугах у леса). Пели и плясали, потом молодые удалились, а после того, как молодые вернулись, невеста переоделась в наряд замужней женщины: на голове платок, на юбке фартук, поменяла прическу, заплела волосы в косы и стала заниматься привычными для неё делами. Видимо, в целях маскировки, дед велел шкурки ежей закопать, чтобы не привлекать излишнего внимания и любопытства. В нашем новом доме появились красные флажки и ленты. На цыганской свадьбе красный цвет обозначает целомудрие невесты.

На свадьбе дедушка играл на гитаре, что делал очень редко, хотя всех учил этому мастерству, была видна высочайшая школа игры. Я гитару в детстве не любил, если струны на гитаре находятся высоко над грифом, то надо прилагать значительные усилия, было больно, быстро набивались мозоли. Если же струны низко, то звук получается слабый, глухой, не яркий. Я ленился и лукавил, брал бубен, который у нас считается инструментом женским. А зря, потом всё равно пришлось учиться уже без консультаций с дедушкой, который мог бы мне многое передать из своих талантов.

Женщины привычно ходили по дворам, гадали на картах, просили, чтобы «подали», маленькие дети ходили с ними, предлагали «сплясать на пузе». Мы тоже «крутились», вечерами, в составе двух групп, ходили на плантацию. Одни отвлекали ночного сторожа, другие тащили, что можно. Особенно любили арбузы и дыни. Делали вылазки и на речку, «прореживали» большие стада уток и гусей. Иногда нас ловили, моего старшего брата сторож топтал конём, он долго болел, а одного нашего мальчика сильно побили на речке, дед даже водил его в больницу, где ему накладывали швы.

В кино ходили, клуб был в центре посёлка, большой, старый, барачного типа. Денег на билеты нам, конечно, никто не выдавал и мы долго и слёзно, выдумывая всякие истории о том, что сейчас придут родители и купят билет, просили билетёршу пропустить нас «так», имелось ввиду, без билета. Он не верила ни одному нашему слову, не пускала, хотя и была уверена, что мы всё равно пройдём. Это была высокая, черноволосая, крупная в теле, ещё достаточно молодая женщина, похоже, одинокая, потому что к ней с двусмысленными шутками постоянно приставали мужики. У неё было непривычное, необычное имя, вроде и не русское и не татарское, сейчас уже и не помню. Ни Валя и ни Галя, но что-то похожее. В итоге мы «наскребали» на один билет и сосредотачивались в районе выхода из клуба. Наш «агент» садился ближе к выходу. Когда кино начиналось и все успокаивались, он открывал крючок, которым запиралась большая выходная двустворчатая дверь. Туча детей (и не только нас цыганят), находящихся в положении готовности врывались в зал и рассредоточивались, стараясь спрятаться между ног зрителей. Потом, когда дверь, под громкие крики билетёрши, закрывали, мы «выползали» из своих укрытий, садились на пол перед экраном, так было виднее, удобнее смотреть. Нас никто не гонял, мы никому старались не мешать, да и зрители громко топали и возмущённо требовали продолжения сеанса.

Там, где мы жили раньше, с района тоже каждую неделю «привозили» кино, мы были рады, целый день обсуждали, пытаясь по названию определить, про что кино. Градация была незамысловатая, либо про войну, либо про шпионов, либо, что мы больше всего не любили, про любовь. Регулярно и часто привозили старые, ещё довоенные фильмы, на первом месте по рейтингу был, конечно, «Чапаев», его мы смотрели всегда с большим восторгом и удовольствием. Но в Бурлине было совершенно другой уровень качества показа. Был большой экран, показ осуществлялся с двух аппаратов, перерывов между частями, для замены катушек плёнки, не было, фильм шёл непрерывно. Здесь я впервые увидел цветной и даже широкоэкранный фильм.

В воскресенье с утра в молочный магазин привозили мороженное, денег, понятно, у нас не было, но просили оставить или просто облизывали и сосали использованные дощечки, они неимоверно вкусно пахли. Иногда к магазину подходила довольно молодая, но уже седая женщина, говорили, что у неё «не все дома», когда-то трагически у неё погиб ребёнок. Она покупала мороженное для всех «страждущих».

Приближалось время идти в школу, мама уже насобирала мне у людей достаточно приличную одежду, дед «выправил» документы. Наша школа была возле клуба, попал я в класс учительницы Ермольчевой (или Ермоличевой), ни сейчас, ни тогда не знал, как правильно. Кое-какими знаниями я уже обладал, у деда в его знаменитой сумке с документами были ещё тоненькие детские книжки, он учил с мальчиками буквы, складывали слова, девочек не учили, дед говорил, что у них и без учёбы будет дел достаточно. Вообще, наш дед был философом, обо всём происходящем у него было своё мнение, часто не совпадающее с мнением окружающего большинства и официальных выводов и заключений.

Например, рассказывая нам историю взаимодействия Иисуса Христа с цыганами, он говорил, что это неправда. Для распятия Христа понадобились гвозди, и именно в этот момент рядом оказался цыган. Часть рассказчиков утверждает, что цыган спрятал один гвоздь, и в награду за это Бог разрешил цыганам воровать. Другие, напротив, говорят, будто цыган взялся ковать гвоздь ради денег, и за это был проклят вместе со всем своим потомством. Никак не может быть, чтобы в истории остались два противоположных мнения, причём оба характеризуют цыган не совсем с положительной стороны. Дед был уверен, что эту «байку» придумали не цыгане, а, наоборот, люди, которые хотели цыганский образ жизни опорочить.

Дед Чирикло утверждал, что если проанализировать историю, то можно сделать вывод, что большинство цыган мира жило оседло, кочевники всегда были в меньшинстве и значение кочевья преувеличено. Кочевали цыгане по необходимости, их часто преследовали за их природную сообразительность, в них видели конкурентов и как могли, устраняли. Лошадь, дороги да вольный ветер придумали люди, которые были малознакомы с жизнью основной массы цыган. Для «красивости», для экзотики и для оправдания своих, не совсем праведных, действий.

Цыгане далеко не одинаковы, они всегда видели в своей среде огромные отличия. Знакомясь, они обязательно спрашивают, кто какой "нации". У "нации" имеется не только свой диалект языка. Обязательно есть разница в обычаях, фольклоре, способах зарабатывать на жизнь. Цыгане сложили много поговорок, отражающих многообразие традиций внутри одного народа. Многие такие выражения дед Чирикло помнил и учил им нас. Кажнонэстэ народостэ екх чиб, ромэндэ бут чиба. (У каждого народа один язык, у цыган много языков). Со сербеянэстэ ромэстэ лачэ лава, то руссконэндэ ромэндэ срамна лава. (Что у цыгана сербияна хорошие слова, то у русских цыган срамные слова). Русско ром гитараса на розачелапэ, мадярско ром пэ скрипка пилинэ. (Русский цыган с гитарой не расстаётся, мадьярский цыган на скрипке пилит). Русско ромны чурдэла, молдавско - тряпки скэдэла. (Русская цыганка гадает, молдавская - тряпки собирает). Китик рома, дакитик обычаё: кон невестэнца торгинэла, кон бесплатнэс лэн чорла, кон приданыёса отдэла. (Сколько цыган, столько обычаев: кто невестами торгует, кто бесплатно их ворует, кто с приданым отдаёт). Рома-молдованы таргинэна невестэнца, ямарэ рома - только грэнца. (Цыгане-молдаване торгуют невестами, наши цыгане - только конями). Молдаваны пэскирэн невестэн бикнэна, а русска рома якэ отдэна. (Молдаване своих невест продают, а русские цыгане за так отдают). Хэдыр невеста тэ чорэс, со, сыр молдованы, тэ бикнэс. (Лучше невесту украсть, чем, как моддаване, купить). Пользуюсь здесь славянской графикой, латинице не обучен, хотя у деда все поговорки и пословицы были записаны на отдельных бумажках готическим шрифтом, он нам раздавал эти бумажки и велел заучивать.

Одна из моих сестёр Зара проявляла незаурядный артистический талант, дед серьёзно планировал «устроить» её в цыганский театр, были возможности, знакомства, поддержка. Вот тогда дед нам внушил, что не только в России есть единственный в мире цыганский театр и что создала его советская власть, которая о цыганах заботилась. Дед сомневался в «красной» пропаганде, говорил, что "Ромэн" вовсе не первый в мире и не единственный, за рубежом (а дед как-то «умудрялся» держать связь и с цыганами за границей), работают несколько цыганских театров, а зарубежные цыгане обижаются на нас, как будто кроме России у цыган нет театрального таланта. Дед приводил фамилию Шишкина, он был из петербуржских цыган и организовал на 45 лет раньше театра "Ромэн" свой цыганский театр, большевиков тогда ещё в помине не было.

Мы жили в цыганской семье и сами прекрасно знали, как трудились мужчины и женщины, дед акцентировал некоторые моменты. Он говорил, конечно, во многом утверждение, что за ежедневный прокорм в цыганской семье отвечает женщина, а муж имеет право ничего не делать, является общеизвестным фактом для остального населения, но не для цыган. у цыган чёткое деление обязанностей, зависящих от возрастной категории, семейного положения и пола. Никаких обязанностей не было у малышей, но даже они с матерью своим присутствием тоже вносили свою лепту в добывание еды. После совсем «мелких» по разгруженности шли дети 7-12 лет и старики, которые вроде и совсем не бездельничали, но и особо не работали, подростков загружали уже основательно.

Домашнюю работу в основном выполняли молодые женщины, их статус женщины зависел не от возраста, а от семейного положения, как правило, это были младшие невестки. «Добычей» занимались женщины зрелые, уже хорошо обучившихся ремеслу гадания. Цыганские мужчины тоже никогда не сидели, табор не мог нормально функционировать, если в нём иногда появлялись люди ленивые. Мужчины ходили по «городам и весям» предлагая на продажу самостоятельно изготовленные полезные в хозяйстве изделия, выращивали, скупали, меняли, продавали лошадей, раньше даже дворянам и государству для армии, чинили конскую упряжь и, время от времени, - возок, без которого ни с места ни сдвинуться, ни шатра не поставить. В таборах частенько держали свиней, их содержание тоже было на мужчинах и подростках. А резали свиней только опытные мужчины, причём обязательным условием было, чтобы свинья при этом сильно не волновалась и, не дай Бог, не мучилась.

С высоты своего возраста и накопленного жизненного опыта, я всё больше убеждаюсь в том, что дедушка мой Чирикло был не просто предводителем скромного табора, но более «продвинутый» и заслуженный в цыганском обществе человек. Он знал несколько основных европейских языков, мог свободно общаться с мадьярами, чехами, поляками, немцами, не говоря уже о румынах. Когда мы кочевали по Сталинградской области, то он бойко разговаривал с евреями. Потом он нам признался, что говорили эти евреи на немецком языке, мы тогда не сильно (если не сказать совсем) не разбирались в понятиях «идиш» и «иврит».

Дед Чирикло был крещёный, но крестика не носил. Трудно сказать, верил ли в Бога он сам, или в течении всей своей многострадальной жизни, наблюдая явную её несправедливость, скатился к позициям атеизма. Но нам он внушал, что цыгане – глубоко верующая нация и гораздо реже «приспосабливаются» к условиям и принимают «чужую» веру, в зависимости от обстоятельств. Только в редких случаях и уже, как правило, в следующем поколении. Все взрослые в таборе носили золотые крестики, я был свидетелем, когда крестили малышей, когда кочевали вблизи посёлков и городков, где были церкви. Крестика у меня почему-то тоже не было, но я об этом тогда не задумывался. Ещё у деда была дырочка в мочке одного уха, это говорит о том, что он носил серьгу и в своей семье был единственным сыном.

Только благодаря ненавязчивой но эффективной работе деда Чирикло по нашему воспитанию, я, хоть и не бегло, но по складам умел читать и уже писал печатными буквами. Учительница была даже удивлена, так как с букварём у меня был большой «задел», про арифметику я и не говорю, её с детства и в совершенстве знает любой цыган, выполняя порой в уме сложнейшие вычисления, писать, правда, красиво как писал дед Чирикло, не научился, усидчивости не хватило. Учился я легко и просто, вообще, в первом классе у меня была одна проблема, красиво и качественно пришить воротничок к куртке. Любой цыган – мужчина с детства, наверное, поэтому я хотел всегда выглядеть красиво. Вначале воротничок мне пришивала мама или другие женщины, потом я научился это делать самостоятельно, получалось неплохо, стежки были аккуратные, одинаковые, шов ровненький.

Вообще, цыгане взрослеют и созревают рано, это, наверное, обусловлено теснотой и скученностью нескольких супружеских пар, ночующих вместе с детьми, у которых «ушки всегда на макушке», порой трудно определить, все ли дети уже спят, либо затихли и ждут самого интересного. В нашем классе училась одна девочка, она была отличница, а в отличниц в это время влюбляются все одноклассники. Мне тоже казалось, что я её люблю, окончательно и навсегда. Она была высокая, стройная, носила абсолютно чистую, хорошо и со вкусом подогнанную школьную форму с белоснежным фартуком. Смуглая, чем-то даже цыганку напоминала, я даже принимал её за «свою». Чем занимался её отец, я не знал, а мама работала в нашей школе учителем.

Жили они недалеко от школы. У неё был младший брат, который в школу ещё не ходил, но к сестре в школу прибегал часто. Всем хвастался, что уже умеет читать и писать, вычерчивая прутиком на песке какие-то иероглифы. Он так убедительно говорил, слегка картавил, было не совсем понятно, блефует он, или уже действительно гораздо грамотнее нас. Фамилии их вспомнить не могу до сих пор, хотя пытался, а вот имя вспомнил совершенно случайно. Недавно (относительно моего возраста, конечно) смотрел по телевизору мультфильм про крокодила Гену, так вот у старухи Шипокляк была крыса, которую звали «Лариса», конечно девочку эту звали именно так, я в этом уверен абсолютно. А вот с фамилией пока не получилось, может здесь кто-то подскажет, хотя теперь это не имеет никакого значения. Крутятся в голове какие-то вкусные вещи, типа «чебурек», «маца», «оладышки», «хворост», «лепёшка», «пончик», «торт», «слоёнка», «булочка», «бублик», «крендель», «сушка», даже татарский «беляш», но её фамилия, как мне кажется, происходила явно не от этих слов. Немудрено, у меня была бурная молодость, много «любовей», поэтому, наверное, и забыл быстро.

Школа не освобождала меня от основной работы цыган по добыче пропитания. Я всегда в воскресенье сопровождал женщин и на фирменных санках, мастерски изготовленных отцом, возил домой «добытое». Мы не отказывались никогда и ни от чего, порой «подавали» даже одно полено дров топить печку. Грудных детей женщины всегда носили с собой, так подавали лучше. Иногда, правда редко, приглашали нас домой пить чай, мы никогда не отказывались, дома было всё-таки прохладно, несмотря на то, что обе печи топились круглосуточно, а тут тепло, можно раздеться, чай с сахаром, или с конфетами-подушечками. У нас такой роскоши не было, паевых книжек нам не выдали, не положено, а сахар выдавали только «на книжки».

Отец Баро и мои дяди Бар и Роман пытались зимой охотиться, ездили на конях с кнутами в степь и в луга, но только однажды умудрились всё-таки догнать и забить зайца, в основном ездили безрезультатно. Советовали охотиться в лесополосе, но так и не организовались, удручённые отсутствием успехов в предыдущих попытках.

Вроде всё складывалось хорошо, обустроились на новом месте, жить стало лучше, чем мы жили на Дону, но к весне дед Чирикло стал подолгу задумываться, все домочадцы смотрели на него с некоторым недоумением, у всех в глазах стоял вопрос: «Опять, зачем?». Не знаю, то ли дед получил очередное указание «свыше», то ли у деда опять заиграла цыганская кровь, но мы опять готовились кочевать. Быстро собрались, мне кажется, что даже наши соседи смотрели на наш отъезд с сожалением. Ехали опять всё лето, на зимовку определились где-то под Челябинском, тоже в районном центре. Ничего интересного и нового, всё обыденно.

Прожили, правда, мы здесь чуть дольше, около двух лет, дед Чирикло был уже в преклонном возрасте. К концу жизни он совсем ослеп и я читал ему только что вышедшие рассказы и повести Юрия Нагибина. Была тогда публикация про трубку Баро Широ в новом молодёжном журнале «Юность». Дед часто прерывал, сомневался в достоверности описываемого, говорил, что авто не цыган, так как находил в его повествовании много несоответствий. Но слушал всегда внимательно, и даже иногда тяжело вздыхал и украдкой смахивал с лица слёзы, а журнал у меня забрал и спрятал в свою знаменитую сумку. Вскоре его не стало.

Его старший сын, мой отец Баро, к руководству табором готов не был. Либо где-то «сверху» решили, либо отец самостоятельно принял решение, или следовал завещанию деда, но распродав коней и другую утварь, мы уехали аж в саму Москву. Табор «не ушёл в небо», он продолжал кочевать по нашей «грешной» земле, правда по другой дороге – железной, мы продолжили «мыкать горе». В Москве нас ждали, цыганская диаспора, поселили нас на одной большой даче во Внуково. Все занялись привычным делом, только в столице дело осложнялось сильной конкуренцией, тем не менее, всей семьёй мы прожили здесь достаточно долго, несколько лет, потом, правда, «разбежались», оказалось, что по одному в новых условиях прожить легче.

Одна из моих старших сестёр Зара, наверное, не без влияния высших наших руководителей цыганского мира, помнящих о заслугах деда, была приглашена в театр «Ромен», но после дебюта не могла подтвердить достаточного уровня мастерства, пришлось ей уйти. Я тоже пытался, но, как оказалось, был недостаточно талантлив, дважды принимал участие в съёмках каких-то фильмов в качестве статиста, но дело это оказалось не прибыльным, прожить на такие доходы в Москве было невозможно. Устроился я тогда в одну автомастерскую, в гараже одного из достаточно крупных предприятий. Окончил вечернюю школу, учился так же профессионально играть на гитаре. Записался на платные курсы (5 рублей в месяц, в неделю два раза по 45 минут). После окончания курсов устроился там же, но уже в качестве преподавателя.

Призвали в армию, служил в Белоруссии, активно занимался в художественной самодеятельности, никогда не забуду, какой там приветливый и добропорядочный народ, хотел там остаться, но «тянуло» в Москву, привык уже к столице, да и девушка меня там ждала из «наших». Женился по любви, но, как оказалось, она меня не так уж и сильно ждала, вскоре я достоверно убедился, что она мне изменяет, развёлся, предварительно сильно, как требуют наши законы, побил её кнутом, восприняла она это с пониманием, цыганка всё-таки. Уехал, работал преподавателем игры на гитаре поочерёдно в нескольких городах «Золотого кольца», остановился на Владимире, больше не женился, слишком уж это «канительным» оказалось, теперь вот живу в общежитии одного из предприятий лёгкой промышленности, работаю там же в дворце культуры, на работу, несмотря на возраст, до сих пор езжу на велосипеде с гитарой за спиной. Грустно, но так уж жизнь сложилась.

К сожалению, ни одной фотографии того и даже более позднего времени у меня нет. Жили в такой, можно сказать, некоторой изоляции, условно и фактически отделяющей нас от местных жителей, несмотря на активные попытки такого сближения со стороны идеологических и руководящих структур того времени. Никто из нас «слиться» с окружением не хотел, видели мы все в таком положении вещей некую свободу, в которой нас хотели ограничить. Окружение же тоже видело в своём положении тоже какие-то преимущества и не хотело ими делиться с какими-то цыганами, оставляя за нами право, жить, как хотим. Фотографией в нашей семье не увлекались, а сходить куда-то и сфотографироваться в, было не совсем удобно, стыдились почему-то. Поэтому приложить к статье свою фотографию, как это принято на этом сайте, возможности нет. Да, мне кажется, что в этом нет и никакой необходимости, вряд ли по моему нынешнему облику лысого старика, кто-то сможет вспомнить того маленького, кудрявого цыганёнка. Тем более, что многих, наверное, уже и в живых то нет, поэтому и узнавать некому.

Если бы занялся этим «творчеством» раньше, то, наверное, смог бы подробней описать и основную мою жизнь в аналогичном плане. Но теперь я совсем стар, ровесников, детей, внуков нет, не думаю, что посторонним людям это не будет интересно, да и трудно будет в сети найти ресурс с подобной тематикой. Немного подробнее вот только про деда Чирикло написал, долг, так сказать, отдал его памяти. Признаюсь честно, только благодаря деду и его назиданиям, я, несмотря на жизнь, прожитую вне цыганского общества, я окончательно не «обрусел» и умру цыганом. А для вашего сайта, где органично и неожиданно сплелись мои контакты с Бурлином и авиацией и, наверное, у кого-то вызовут какие-то эмоции, не поленился и описал всё, как помню, извините, если что-то и переврал, давно это было.

Gomo_mobiel, Владимир, февраль 2017