Первым моим другом в Бурлине был Гоша Нестулеев. Рядом с нашей первой землянкой
в Бурлине, стояло аналогичное по виду и возрасту жилище, в котором жила семья
Нестулеевых. Семья эта переехала тоже недавно из Средней Азии. Мать Гоши была
местная казаченька, в Бурлине у неё жили две родных сестры. Надо сказать, что в
Узбекистане, Каракалпакии, по берега Балхаша и в других южных районах, жило
много выходцев с Урала. Кто-то служил там ещё при царе, да так и остался,
кто-то был раскулачен и выселен в пустынные районы, многие поселились там после
того, как ушли вместе с атаманом Дутовым от большевиков и возвращаться на
Родину им было небезопасно. Почему там оказались Нестулеевы, я не знаю, а в то
время и не задумывался, был единый Союз, был один советский народ, а кто, где,
когда и в связи с чем поселился и жил, было не особенно важно.
Отец Гоши, как и мой отец, были фронтовиками, по крайней мере сам Нестулеев неоднократно об этом рассказывал, чем вызывал некоторый скептицизм у нашего отца, который никому не верил и считал истинным фронтовиком только себя. Нестулеев был пулемётчиком, у него была раненая и искорёженная кисть руки, что не мешало ему работать в колхозной мастерской инструментальщиком. Мать Нестулеевых в колхозе не работала, сидела дома с детьми. Детей у них было много. Старший сын работал шофёром, возил какого-то районного начальника, средний работал в колхозе после армии младший Гоша учился вместе со мной. Ещё у них было две дочери, одна была возрастом выше тридцати лет и была «не в себе», проще, по-деревенски говоря, была дурочкой. Младшая дочь Катя была моложе нас и училась в школе. Настоящее имя Гоши было Анатолий. Прозвали его так в школе, когда он впервые на уроке начал читать текст из книги и вместо «ево», произносил буквально, как написано, «его», чем вызвал смех у учеников, замечание учительницы и кличку «Его», которая к нашему приезду уже трансформировалась в Гошу. Гоша был небольшого росточка, когда я его впервые увидел, даже не подумал, что будем учиться с ним в одном классе. За время нашего общения он так и не вырос, оставался самым маленьким в классе. Всё его лицо и тело было покрыто густым слоем веснушек, отчего он напоминал мальчика из мультфильма «Карусель», «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой». Внешние данные Гоши поначалу вызывали в нём заметное смущение, при первом знакомстве он явно стеснялся своей внешности, но потом осваивался и сильно не комплексовал. Чтобы чем-то отличиться, буквально с младших классов, он начал заниматься спортом, лёгкой атлетикой, а затем баскетболом. В баскетболе он использовал свой малый рост и быстроту, буквально под ногами у других игроков бегал с мячом, а благодаря врождённой меткости, был очень результативен в игре. Учёба на баяне, видимо тоже явилась следствием самоутверждения, особых талантов у него не было, но он был достаточно старателен и трудолюбив и, в отличии от меня, сумел всё-таки закончить музыкальную школу. Учился Гоша средне, мог бы и получше, но его увлечения не позволяли этого сделать. С Гошей мы неоднократно ходили на рыбалку, вместе играли, ходили в Дом пионеров, даже поначалу пользовались одним баяном, который нам выдали на время, пока мы не приобретём свои собственные инструменты. С Гошей я впервые попробовал вино. Вместе и довольно сильно выпивши, мы с ним ходили встречать Новый 1966 год в Дом культуры, когда учились уже в одиннадцатом классе. Гоша начал ходить с одноклассницами уже в девятом-десятом классе, я же так смущался, что в школе ни к кому и подойти так и не смог, не говоря уже о большем. В жизненном плане Гоша оказался гораздо практичнее меня. После школы он поступил на отделение физвоспитания Уральского пединститута, затем семья его переехала в Павлодар и больше я о Гоше ничего не слышал. Николай Полтавец, Коленька Полтавец, как его все звали, жил напротив нашего дома и учился со мной в одном классе. Семья его в Бурлине была довольно известна. Мать его, Дора Фёдоровна преподавала у нас физику, два его брата уже окончили Московский авиационный институт, старший Гена защитил докторскую диссертацию, средний брат Володя тоже работал под его началом в области космонавтики, по стопам братьев планировал идти и Николай. Учился он тоже отлично, был довольно сообразительным, но добивался всего своим трудом и усердием. Хотя я тоже учился отлично, но превосходство Николая ощущал постоянно, был он на два года старше меня, а в этом возрасте это было очень заметно, более взрослый, он был и более сообразительным, мы постоянно негласно соревновались. На баяне я стал учиться только потому, что Николай уже год занимался в Доме пионеров и довольно проникновенно играл несколько популярных в то время вещей. Николай более успешно работал и в школьной мастерской, был любимчиком нашего знаменитого Якова Евдокимовича, поскольку с детства занимался, как и его братья, в авиамодельном кружке при районном Доме пионеров и уже имел первоначальные некоторые навыки. В десятом классе его поведение резко изменилось. Теперь я понимаю, что такие изменения могли произойти на почве полового созревания. Надо сказать, что помог ему в этом сын нашего директора школы Солянкина Фёдора Семёновича. Когда мы закончили десятый класс, сын директора приехал на каникулы (учился он в каком-то столичном ВУЗе). Николай вместе с ним стал заниматься спортом. Как развивались события, я знаю только по рассказам, поскольку всё лето проработал в бригаде на уборке. Но после каникул Николая не узнал. Своё превосходство перед нами он перестал скрывать, говорил о своих неординарных способностях открыто, причём старался унизить при этом нас, обзывая и оскорбляя. Аналогично он стал вести себя и со взрослыми, даже с учителями. Стал пропускать уроки, занимался только физкультурой и спортом. Надо сказать, что особых способностей в этом плане у него не было, был он уже довольно плотный, не по годам, если не сказать толстый. Занимался он в основном лёгкой атлетикой, что при его физических данных было явно бесперспективно. Видимо достиг кое-каких результатов, потому что уже выезжал в район на спортивные соревнования, деталей я не знаю, спортом никогда не занимался, мне это было просто неинтересно. Но от унижений при встречах сильно переживал, не мог понять, что люди могут меняться так сильно и в короткие сроки. Я и так чувствовал себя по сравнению с ним каким-то ущербным, способностей у меня было гораздо меньше, но когда тебе об этом постоянно напоминают в неприемлемо грубой форме, волей неволей почувствуешь себя последним человеком. Было видно, что мать Николая сильно переживала по этому поводу, всё это проходило на её глазах, в учительской, куда в слезах забегали преподаватели, только что оскорблённые Николаем. Поддерживал его видимо только отец. Отец его был какой-то «контуженный», то ли после войны, либо по какому другому случаю. У него не гнулась нога, он всё время молчал, глядел исподлобья. Работал он электриком, проводил внутреннюю проводку в домах. Уже будучи в старших классах, я однажды, случайно, услышал его разговор с кем-то. Он подробно рассказывал, какой у него в молодости был нож и как он с этим ножом гулял по вечерам и его все боялись. Семья Полтавцов считалась очень интеллигентной и такие разговоры меня сильно удивили. К концу нашей учёбы в школе Коля одумался. Видимо начал осознавать ущербность своего поведения. Но дело было сделано, практически все друзья от него отвернулись, начали сказываться и недоработки в учёбе, он её в связи со своими занятиями спортом сильно запустил. Буквально год назад все преподаватели пророчили ему золотую медаль, по крайней мере, для этого были все и довольно обоснованные предпосылки, теперь же он оканчивал школу с четвёрками. В столичные ВУЗы уже поступить было непросто, тем более, что мы заканчивали школу с десятиклассниками, был удвоенный выпуск и конкурс во все учебные заведения был удвоенным. Николай поступил куда-то в строительный институт, по рассказам соседей, успешно его закончил. Прошёл слух, что дослужился он до руководителя строительного треста, больше его я никогда не видел и о дальнейшей судьбе ничего не знаю. Некоторым трагизмом отдавало и от судьбы старшего брата Николая Гены. Уже будучи профессором, он женился на молоденькой иностранке, то ли полячке, то ли на чешке, которая потом его бросили с малолетней дочкой. В силу своей занятости, Гена привёз дочку в Бурлин к бабушке, которая потом её растила. В это же время Дора Фёдоровна привезла откуда-то с юга свою престарелую мать. Как-то сразу Дора Фёдоровна состарилась, стала сильно похожа на свою мать и их трудно было отличить, они одинаково сгорбились, обе ходили с палочками, одинаково одевались. Другим моим школьным другом был Николай Путилин, или Коленька Путилин. Почему-то в Бурлине всех Николаев звали Коленьками. Судьба его была очень интересна и о нём я знаю побольше, чем об остальных потому, что мы потом вместе работали на Уральском авиапредприятии. Коленька Путилин жил со своей бабушкой. Её звали баба Фрося. Баба Фрося была из переселенцев, которые здесь оказались после Столыпинской реформы. Это была довольно шустрая, разговорчивая старушка, «души не чаяла» в Коленьке. Жили они в маленькой землянке, довольно бедно. Пенсия у бабушки была колхозная, двенадцать рублей пятьдесят копеек. На такие деньги даже в те времена прожить было практически невозможно, однако они жили. Держали кое-какую живность, сажали огород. В старших классах Коленька тоже подрабатывал в летние каникулы. Баба Фрося нам рассказывала, как они жили после революции. Говорила, что сначала была коммуна, потом, когда всё проели и пропили, организовали ТОЗ, потом был какой-то, как она говорила, «Деган», как потом я проанализировав всё узнал, что это был колхоз «Гигант», потом стал просто колхоз. И везде работали практически бесплатно, баба Фрося говорила, что на хозяина, до революции, работать было интереснее, немного платили, кормили, подарки к праздникам давали. Я её теперь понимаю, просто самые лучшие годы мы всегда отожествляем с молодостью. Для меня сейчас многие недостатки социализма, которые я тяжело переживал тогда, теперь стираются в памяти, а сам социализм рисуется в розовых цветах. К старости, когда физическое состояние и ощущения жизни несколько притупляются и когда начинаешь осознавать, что молодость давно прошла, причём прошла безвозвратно, невольно начинаешь осознавать, что лучшие годы были в молодости, вне зависимости от того, какой был тогда общественно-политический строй и какое было при этом твоё материальное положение. Родная мать Коли жила в Уральске. Во время войны она девчонкой работала на тракторе, даже говорили в одной бригаде со знаменитой Пашей Ангелиной. Родила двух детей. Старшая Люся была с 45 или с 46 года рождения, Коленька с 48 года. После чего мать Коли успешно вышла замуж в Уральск. Новый её муж работал на холодильниках мясокомбината и был там не последним человеком, ходил видимо в начальниках среднего звена. Тем не менее, с детьми мать Коли брать не стал, и она оставила их престарелым родителям. Дедушка вскоре после войны умер, и баба Фрося осталась одна с двумя малолетними детьми. Мать ,конечно, как могла помогала детям, я даже однажды видел у них мясные деликатесы, которые до настоящего времени больше не видел, но это было исключение из правил, жили они в основном «впроголодь», хотя Коленька никогда об этом не говорил, наоборот всячески старался показать себя более обеспеченным, чем на самом деле и хорошо отзывался о матери и отчиме. И Люся и Коля были «гоженькие» на вид, если не сказать красивые. Недавно я встретил Люся в городе, она ещё «очень даже ничего», а тогда, в девках, вообще была очень привлекательной. В старших классах мать Люсю забрала в город, а Коленька так и жил с бабушкой. Баба Фрося прожила очень долго, когда стала совсем старая, Коленька забрал её к себе в Уральск. Коленька окончил Кировоградское лётное училище, распределился ещё раньше меня в Уральский аэропорт, здесь мы больше не общались, пилоты – элита авиации и дружба с техническим составом была не принята. Потом он уехал на родину жены, в Севастополь. Слышал, что после получения пенсии работал в Украинской таможне. Люся же, долго проработала в нашем обкоме на бухгалтерской работе, потом, тоже после получения пенсии, вместе с семьёй «перебралась» поближе к славянам, в Воронеж. Приезжала в Уральск, говорила, что Коленька во время отпуска приезжал к ней отдыхать, рыбачил, но с Украины перебираться не хочет, уже привык. Другом моим был и Федя Ивченко. Жил он тоже без отца. Высокий, стройный блондин с очень интеллигентным поведением. Просто, но модно одевался. Бедность и посредственные знания, полученные в школе, не дали ему возможности сразу поступить в институт, он окончил наш техникум механизации, работал инженером, а затем и главным инженером близлежащего и знаменитого колхоза «Урал», заочно окончил Уральский сельскохозяйственный институт. Встретились мы с ним, когда я уже несколько лет проработал в Уральском авиапредприятии. Он заочно учился, а поскольку моя супруга тоже окончила сельхозинститут, то он заезжал к нам и они с Надей работали над курсовыми проектами, а потом и над дипломом, когда Федя уже защищался. По самым последним сведениям он работал секретарём партийной организации в колхозе «им. Тельмана», что стало с ним после «перестройки», не знаю. До восьмого класса дружил я с Валерой Рубановым, потом они уехали в Уральск, где он и окончил среднюю школу. Вместе с ним мы поступили в один институт, но он поступил на радиофакультет, который «бросил» на третьем курсе. Встретил я его уже в Уральском авиапредприятии, где он недолго работал в нашей оперативной смене авиамехаником. Специальность он получил в армии. Потом он учился на очном факультете в нашем пединституте, слышал, что «дослужился» до директора школы, но больше о нём я тоже ничего не знаю. Самых близких моих друзей этого периода можно посмотреть здесь.
У меня довольно замкнутый характер, я малообщительный человек, поэтому круг моих друзей в школе имеет такой ограниченный характер. Близко я не сходился ни с кем, слушался отца, который говорил, что мы люди бедные, по характеру слабые и в любых отношениях будем на «вторых» ролях, а врождённая гордость не позволяла с этим согласиться, поэтому, если было можно, то я уклонялся от общения. Таким я остался до настоящего времени. |
