Вспомнил я эту историю, когда на нашем Бурлинском сайте почитал статьи Николая Полтавца. С Колей мы когда-то учились в школе, жили они неподалёку, не сказать в соседях, но недалеко, на Уральской улице. Мама Николая Дора Фёдоровна преподавала в нашей школе физику, предмет для нас непростой, но она могла учить всех, вне зависимости от общей подготовки и дарованного природой интеллекта. Её понимали все, и круглые отличники и откровенные двоечники, могла она свой предмет сделать интересным для всех. Чего нельзя, например, утверждать о системе преподавания этой же физики Надеждой Николаевной Акчуриной, которую понимал, наверное, только Витя Натокин, он приехал в Бурлин уже в старших классах из Долинного (или Долинского), отец у него работал где-то по электричеству, с радиоприборами, был радиолюбителем, даже соорудили первую в посёлке телевизионную антенну, телевидение у нас только начиналось.
Виктор тоже с детства увлекался радио, что-то постоянно паял, вместе с Надеждой Николаевной смонтировали и запустили школьный радиоузел, по которому, как сейчас помню, пел патриотические песни наш одноклассник Коля Путилин, который стал лётчиком, потом профессию сменил, ныне отставной генерал Украинской таможни, живёт в Крыму. А Витя Натокин дослужился до самого главного областного начальника по связи в городе Ульяновске, где сейчас и проживает. Надежда Николаевна, наверное, и была такой только потому, что преподавание в школе не совсем отвечало её жизненным требованиям и возможностям. Она готовила диссертацию, успешно защитилась и всю жизнь преподавала уже студентам пединститута в г.Уральске. После защиты, поздно, но по принципу: «Лучше поздно, чем никогда», вышла замуж за коллегу по кафедре, родила двоих сыновей, которые пошли по стопам матери, сейчас работают в ВУЗах Санкт-Петербурга.
А речь пойдёт о службе в Армии. Николай Полтавец к концу обучения в школе немного приболел, говорили «переучился», был круглым отличником, а служить пришлось не в лётчиках, или каких-нибудь радистах, как позволяли ему теоретические знания, полученные в нашей школе, а в стройбате, при наборе в эти подразделения особо не обращали внимания на здоровье, руки-ноги есть, значит годен, здесь служили и хромые, и косые, и слепые, и с плоскостопием. В одной команде с Николаем был и мой сосед и закадычный друг детства Коля Овчинников, на здоровье он не жаловался, а вот наша школьная подготовка по тракторам и сельхозмашинам, сыграла, наверное, решающую роль. С Николаем Овчинниковым мы «съели не один пуд соли», а сколько в детстве переловили рыбы и представить сейчас трудно. И рыбы было тогда в Урале, Утве, Бурле не в пример больше и нашей энергии и энтузиазма было на порядок выше, нежели сейчас. Вот он и рассказал эту историю, когда вернулся с Армии
Служили они на Новой Земле. Рассказывал, что был интенсивный физический труд с не совсем понятными взаимоотношениями между офицерами, сверхсрочниками и старослужащими. И всё это на фоне особого режима секретности. На Новой Земле производили испытания ядерного оружия. За время службы было несколько взрывов атомных зарядов и даже испытание водородной бомбы. Колю Полтавца потом досрочно демобилизовали, приболел капитально, пишет в своих воспоминаниях, что «нахватался рентенов». Но что интересно, статус бойца подразделения с повышенной опасностью получить так и не смог. Подписка о неразглашении государственной тайны не позволяла обратиться в соответствующие органы официально, а руководители, которые допустили такое положение вещей с солдатами на Новой Земле, сильно не были заинтересованы в таком оформлении, иначе возникли бы вопросы: «Кто допустил, почему допустили?» и т.п. А брать ответственность на себя у нас как-то не принято, ещё и виноватым окажешься.
Работа простая, в сопке разрабатывали длинные горизонтальные штольни, потом туда транспортировали специзделие, всю коммутационную аппаратуру, приборы контроля, кабели и т.п. На время взрыва весь основной состав (офицеры, сверхсрочники) вывозились на барже на Большую землю, трудно сказать, почему была отработана такая технология, скорее всего предполагалось, что если «что», то хоть кадровые офицеры останутся живыми и более или менее здоровыми. Спустя некоторое время они возвращались, за это время солдаты срочной службы зачищали штольню, складировали остатки, как-то утилизировали, либо собирали и потом отправляли тоже на Большую землю. Никаких индивидуальных накопителей доз радиации у солдат не было.
Однажды, после очередного взрыва, корабль с Большой земли не смог вовремя прийти, как потом оказалось, в течении длительного времени не позволяли метеоусловия, сильно штормило. Как-то быстро закончились продукты, контроля не было, варили и ели всё, что находили. Многие уже просто лежали в казарме, не могли двигаться, наиболее впечатлительные думали, что про них либо просто забыли, либо всё это носило плановый характер, никто к ним приезжать и не собирался, а их просто «списали». Коля Полтавец оставался за старшего, несмотря на то, что он служил в звании рядового, ему поручали работу, с которой не справлялись капитаны и майоры, мог он вдохновить людей, позвать за собой, да и соображал хорошо во всех жизненных вопросах, был не по годам развит. Но в этой ситуации и он ничего не мог сделать, можно сказать сдался.
Не падал духом только Николай Овчинников, он получил большую жизненную практику, будучи членом многодетной семьи, которая в силу её многочисленности, прокормить одним родителям было очень даже не просто. Все дети были включены в процесс жизнеобеспечения. Малые, только научившись ходить, уже гоняли на Бурлу уток и гусей, потом пасли телят, заготавливали дрова, косили сено, ухаживали за скотиной, то есть выполняли все работы, характерные для сельских жителей. Ну а рыбалка и охота, кроме того, что это было существенное подспорье в обеспечении «кормовой базы» семьи, всегда были и отдыхом и несравнимым ни с чем удовольствием.
Дети в семье Овчинниковых были всегда, рожала их мать регулярно и ежегодно. Чуть-чуть вставшие на ноги уже как-то помогали, а очередной маленький, голышом, поплескавшись в корыте с утками, подходил к матери, которая сидела на завалинке и сосал грудь. Такую умилительную картину можно было часто наблюдать на их дворе.
По возрасту за Николаем шёл Виктор, у него была кличка «Сивый», за лето его волосы выгорали до цвета спелой соломы. Ходил он в тюбетейке, раньше вообще все дети и подростки в них ходили, почему-то считалось, что тюбетейка является атрибутом пионеров. Но уже в наше время мода эта прошла, только «Сивый» ходил в тюбетейке с особым значком. Если взять две пробки от пивных бутылок, разместить их по разные стороны околыша тюбетейки, совместить их рёбрышки и плотно сжать (или даже чем-то хорошо стукнуть), то получалась такая блестящая кокарда – атрибут «продвинутости», это было модно и «круто», как сейчас говорят, хотя внутренняя пробка приносила некоторый дискомфорт при ношении, тёрла череп, стригли часто и под «0», чтобы не завшиветь летом, когда из речки, можно сказать, не вылезали.
Виктор, несмотря на то, что был моложе Николая всего на год, был всегда несколько импульсивным, живым, способным на непредсказуемые действия и поступки. Он запросто мог проверить чужие сети, перетрясти все вентеря, которые люди ставили по всему канальчику, соединяющему озеро «Кужное» с «Бурлой», во время спада воды весной. Пользуясь отлучкой старшего брата с сенокоса, пристрелить косулю и оставить двух косулят без матери, которые потом привыкли к людям, часто приходили даже к костру, как бы призывая к совести. А про диалог Виктора с нашим военкомом, когда уже пришла пора в армию, в Бурлине до сих пор ходят легенды. После прохождения всех кабинетов, военком, сидящей в комиссии, видимо по долгу службы у всех спрашивал, с желанием ли призывник идёт в армию, чувствует ли ответственность и т.п. На что Виктор ответил словами, которыми, наверное, могли бы сделать честь и Остапу Бендеру: «Кому охота». Слова эти и сделали своё дело, «загремел» Витя в морфлот, где служили тогда на год больше, полных четыре года «оттрубил» в Североморске, где тогда служили многие наши земляки.
Но это я так, отвлёкся немного, просто хотел передать атмосферу того времени, написать же я хотел бы про Николая Овчинникова, как он себя проявил в ранее описанной ситуации на Новой Земле. Коля работал на большом бульдозере, на земляных работах, которых было предостаточно. Не поддавшись общему унынию, он расплёл толстый стальной трос на пряди, изготовил множество петель. Опыта в этом деле у него было предостаточно. Всю зиму в Бурлине он ставил петли на зайцев, лис и даже на волков, которые попавшись, предпочитали отгрызть лапу, нежели ждать хозяина установленной петли. Петли Коля поставил в тундре, неподалёку от казарм, где они жили. Уже к вечеру попались несколько зайцев. Впервые за неделю все поели мяса, немного «отживили».
Попадались, в основном, зайцы, было их здесь очень много, все кусты полярных берёзок и осинок были объедены до корней, зверь этот резкий в движениях, дурашливый, а от бескормицы вообще «борзел», не в пример нашим «Бурлинским» зайцам, которых было, конечно, на порядок меньше и при нашей пойменной растительности они даже выбирали для корма только им известные сорта малокитника, талов, вербы и осины. Но потом, когда замёрзших в петлях и не собранных зайцев начали «пробовать» полярные лисички – песцы, Николай начал рубить тушки зайцев и раскладывать возле петель. Стали попадать и песцы. Всё время Коля осматривал свои охотничьи угодия, смотрел следы. Наличие множества зайцев в петлях, ограничивающих их движение, привлекло много разной местной живности. Сначала пришли песцы – полярные лисички, они большие любители свежей зайчатины. Полярные совы устраивали свои пиры, их тоже ловили песцы, всё было покрыто перьями. Заходили и волки, сначала Коля видел только следы, а потом увидел и самого волка, он оказался здоровым, больше нашего Бурлинского и абсолютно белым. Судя по следам, приходил и белый медведь, его «человеческие» следы не спутаешь с другими.
Уже на следующее утро уже весь личный состав занимался изготовлением петель, Коля только ходил между нарами и делал необходимые замечания. Море штормило ещё неделю, не хватало сил носить зайцев на плечах, запустили трактор и вывозили добычу на тракторных санях, а Коля только тщательно обдирал шкурки, отбраковывал по своему усмотрению, подбирал белоснежные шкурки песцов, всё это распрямлялось на приспособленных для сушки предметах и досках. Готовую – вымерзшую и высушенную пушнину Коля ещё раз сортировал, связывал в пачки по 10 штук, офицеры потом покупали, за копейки, конечно, но всё же, «с паршивой собаки хоть шерсти клок». Не съеденных зайцев солили, приспособив для этого какие-то длинные ящики военного образца, из хорошо подогнанных друг к другу досок. Приехавший с офицерами заместитель по хозяйственной части эту «солонину» оприходовал и включал в дальнейшем солдатам в рацион, экономя, видимо, при этом на мясных консервах.
Моторная баржа с постоянным составом прибыла на третьей неделе. Напуганные после своего долгого отсутствия, офицеры боязливо входили в казарму, ожидая, что придётся выносить уже трупы, были ошарашены терпким запахом свежего мяса. Из под одеял (работы нет, командиров нет, можно и поспать, когда ещё придётся) выглядывали лоснящиеся, расплывшиеся от зайчатины солдатские лица. «Сыграли» построение, дежурный доложил, что потерь нет, не желают ли офицеры «откушать», на что те дали согласие и даже налили солдатам водки, привезённой с Большой земли, выпили за то, что в очередной раз всё обошлось.
Рядовой эпизод из жизни, но он говорит о многом, о том, что в жизни нет тупиковых ситуаций, иногда не хватает только инициативных и способных к реализации каких-то (своих, или других людей) идей. Место, где Николай «добывал прокорм», стали называть: «Где Овчинников петли ставил», уже гораздо позже, демобилизованные с тех мест наши земляки рассказывали про это, а некоторые и не знали, какой это был Овчинников. Вот написал и вспомнил, что у нас в Бурлине, если переехать мост через Бурлу, в сторону парома, есть место; «Где Карга убился», наверно тоже по какому-то случаю и название этого места останется в поколениях.
Давно уже нет с нами Коли Овчинникова, умер в расцвете сил. Работал в тракторной мастерской нашего колхоза, был по делам на станции Казахстан (туда центр нашего Бурлинского района перевели, ныне город Аксай), возвращались ночью. А дорога эта (36 километров асфальта), сколько я помню, всегда ремонтировалась, ежегодно. Угодили в кучу со щебёнкой, разбились. Вечная Коле память, хороший был человек, жалко, что на этот раз его развитая интуиция всё-таки подвела.
Виктор Темнов, январь 2015.
На снимках я, уже такой "большой", Витя Натокин (такой он сейчас) со своей любимой учительницей Надеждой Николаевной Акчуриной (такой она была тогда), я с Колей Овчинниковым после Армии |