 В классе необыкновенно тихо. У всех учащихся 10 «А» класса серьёзные и сосредоточенные лица. Шёл урок литературы и ученики писали, вернее старались написать сочинение на свободную тему «Моя будущая профессия». Преподаватель литературы, «Заслуженный учитель Казахской ССР» Юрий Павлович Фокин, медленно прохаживался между рядами парт, указательным пальцем правой руки постоянно поправлял свои очки в роговой тёмно-коричневой оправе с толстенными стёклами и смотрел почему-то в потолок, вероятно думая о чём-то о своём. В голову ничего не лезло. В ней происходили непонятные процессы, замешанные на юношеской обиде, несправедливости и жестокого отношения к начинающему свой жизненный путь молодому подростку, хотя обижаться, по большому счёту, было не на что. Просто мне казалось, что наш классный руководитель недооценивает мои старания заслуги в учёбе и выражает своё мнение в излишне жёсткой форме.
Так и просидел я весь урок, ничего не написал, сдал пустую тетрадь, твёрдо осознавая, что неудовлетворительная оценка уже, наверное, не повлияет на дальнейший выбор профессии. Опытнейший преподаватель моментально заметил моё неадекватное и даже немного дерзкое поведение. Он подозвал меня после звонка к себе, открыл мою чистую тетрадь и спокойно без раздражения в голосе произнёс: «Ну что ж отсутствие результата - это тоже результат. Я знаю и уверен, что ты написал бы прекрасное сочинение, но что-то произошло у тебя в душе непредвиденное, неприятное и эта серьёзная причина не дала тебе сосредоточиться и написать по сути дела обыкновенное, рядовое сочинение».
Сейчас, по истечении уже стольких лет, всё выглядит банально и смешно, но тогда это было очень обидно, безнравственно и даже в некоторой степени позорно. Накануне, на классном часе классный руководитель предложил нам написать друг на друга характеристику, которую выдавали по окончании школы вместе с аттестатом зрелости. Я написал характеристику на Сашу Некрасова, с которым сидел за одной партой и рекомендовал его для поступления в Уральский педагогический институт, учитывая его склонность и даже писательский дар и талант в литературном жанре. К этому времени у него уже было несколько публикаций, рассказов, которые были опубликованы в областной газете «Приуралье». Он, со своей стороны, написал мне в графе «рекомендую» поступление в лётное училище на пилота гражданской авиации.
Классный руководитель, по кличке «Огурец», прочитав мою характеристику, злобно высказался, что меня даже в тюрьму не возьмут, зачеркнул эту рекомендацию и написал: «Рекомендую на службу в ряды Советской армии». Конечно, из песни слов не выбросишь, он был очень зол на меня и мне подобных за то, что накануне осенью мы старшеклассники «вводили в строй» пацанов-семиклассников, готовя таким образом себе достойную замену. Всё свободное время мы тогда проводили на железной дороге, сам посёлок, в отличии от нынешнего названия «город Аксай», назывался «Станция Казахстан». Мы на ходу запрыгивали в товарные поезда, также на полном ходу перепрыгивали с вагона на вагон, показывая своим подопечным примеры лихости и смелости. На очередном разъезде нам устроили засаду, «инструктора» успешно разбежались, а пацанов всех переловили. В линейном отделе милиции под воздействием широкого милицейского ремня, они всех нас «сдали с потрохами». На следующий день привод в милицию и, как следствие, гневные слова директора на школьной линейке и постановка на учёт в детскую комнату милиции. Мы ходили не как отпетые хулиганы, а как герои, особенно перед девчонками, но не всегда это событие играло в нашу пользу.
Я усиленно занимался спортом (уже тогда решил стать лётчиком, а эта профессия требовала хорошего здоровья), ходил в различные кружки и факультативы, играл в эстрадном школьном оркестре, но почему-то всегда вспоминали этот случай, который перевешивал на весах все мои заслуги, несмотря на то, что мать и старшая сестра работали учителями в этой же школе, а зять первым секретарём Бурлинского райкома Комсомола. Не было для нашего классного руководителя никаких авторитетов. Своё мнение он считал бесспорным, окончательным и не подлежащим обсуждению.
В жизни мне пришлось общаться с разными людьми, условно я сейчас их разделяю на две основные группы. Были среди них и «огурцы» (особенно среди руководства), которые в экстазе самолюбования, не могли (или не хотели) видеть во мне человека, другие, наоборот, сопереживали при моих неудачах и гордились мной, разделяя мои успехи и достижения. Встречались среди моих коллег по учёбе, работе и жизни люди типа «не рыба, не мясо», для них я был просто посторонним, они «плыли по течению» и руководствовались складывающейся жизненной ситуацией и конъектурой, могли заискивать в случае моих успехов и гневно выступать с «разгромной» критикой на официальных собраниях и даже в курилках и на кухнях, при моих неудачах.
Это я говорю к тому, что когда через год я приехал в десятидневный отпуск, меня пригласили на классный час. Я, щеголяя в новой курсантской форме, выступил перед учениками и мой бывший классный руководитель неожиданно для меня, стал мной восхищаться и повторял, что у меня всегда было безукоризненное поведение, что я был лучшим спортсменом, музыкантом и лучше меня по математике и физике в школе никого не было. Он явно лукавил и лицемерил, а мне от этих слов становилось не по себе. Я гордился тем, что несмотря ни на что, я всё-таки добился своего, поступил, а потом и успешно окончил лётное училище, стал пилотом гражданской авиации.
Но вот позади прощальный выпускной школьный вечер, и я на поезде «Москва-Андижан» еду в Актюбинск, чтобы поступить в лётное училище гражданской авиации. Мама дала мне 11 рублей, детей в семье было четверо и денег было, мягко говоря, «не густо». По четыре рубля на билет туда и обратно и три рубля на питание на три дня. Сотни юношей ехали в прямом направлении и столько же, не поступивших, в обратном. Меня поселили в комнату, где уже были размещены около двадцати человек, причём семнадцать из них были из одного города Гурьева и даже с одного класса.
Первым делом нам показали туалет, который руководитель приёмной комиссии называл почему-то « дворцом Тамары», и в котором нам пришлось впервые в жизни с большим сожалением и горечью в душе выливать купленный лимонад в дыру большого общественного туалета, чтобы потом использовать бутылку для анализа. По очереди я уже стоял первым для сдачи анализа, вдруг дверь резко открылась, я не смог бутылку удержать в руках, она выпала и разбилась. Я бросился бежать, но грозная медсестра схватила меня за шиворот и повелительно приказала всё здесь помыть. Пришлось опять идти в «дворец Тамары» и повторять всё сначала. Здесь уже ждали абитуриенты и слёзно просили наполнить им сосуды, так как их анализы показали отрицательные результаты. У меня «запаса» хватило только на семь бутылок и они радостные бросались в очередь для повторной сдачи. Это было у меня единственным «проколом» при прохождении медицинской комиссии.
При сдаче математики, я исписал всю доску, но молодая девушка из приёмной комиссии подошла ко мне, вытерла тряпкой ответы и написала свои, видимо правильные, мне поставили «4» и сказали, что я свободен. На следующий день мы писали сочинение, я выбрал свободную тему: «Небо мальчишек рождает мужчин». Объявили результаты, мне опять поставили «4». Я недобирал одного балла до проходного, моя дальнейшая лётная карьера «летела по швам», кажется сбывались рекомендации «Огурца». Собрав «волю в кулак» я попытался успокоиться, снять нервное напряжение, абстрагироваться от экзаменов и проанализировать сложившуюся ситуацию.
Трудно сейчас припомнить все детали, но мыслил я примерно следующим образом. Если для математики, например, не могло быть двойного толкования результатов, там строгие законы, любой ответ был либо правильным, либо неправильным, то оценка сочинения более аморфна, во многом она носила субъективный характер, литература не относится к наукам точным, особенно в своей «художественной» части. В хороших знаниях русского язык я был уверен, грамматических и синтаксических ошибок наделать не мог, для выражения мыслей использовал только те слова, в правописании которых был уверен абсолютно, максимально упрощал построение предложений, чтобы не сомневаться в правильности расстановки знаком препинания, стараясь при этом, чтобы они не выглядели слишком уж «топорными», как у малограмотного человека. Времени было достаточно и я выписывал каждую буковку, чтобы у проверяющего не было повода принять её за другую. Перед сдачей сочинения несколько раз проверил написанное. Да и в школе сочинения я писал неплохо, что считаю заслугой упомянутого выше нашего преподавателя Фокина Ю.П.
Я позволил себе предположить, что однозначных и утверждённых строгих критериев оценки литературных качеств сочинения быть не может, поэтому не исключается и субъективный подход проверяющего при проверке моего «творения». Если оценили на «хорошо», то в целом сочинение неплохое и при определённом стечении обстоятельств можно было бы поставить и «5» и никакая, высшая квалификационная комиссия и даже суд не могут сделать стопроцентного вывода о правильности (или неправильности) выставленной мне оценки. Могла сказаться усталость и невнимательность преподавателя (очень уж много нас там было), его состояние здоровья (простыл, кашлял и ему было не до нас), да и настроения, в конце концов, утром «встал не с той ноги», или чёрная кошка дорогу перебежала.
Подготовившись и даже прорепетировав обращение, я пошёл к председателю приёмной комиссии и спросил (не потребовал, чтобы, не дай Бог, не «разбудить в нём зверя», а просто тихо, спокойно и даже заискивающе уточнил), почему всё-таки не «5». Несмотря на мою "дипломатию", он сначала обозвал меня молодым наглецом, но потом, видимо осознав глубину моего желания "прорваться" в авиацию, пообещал, что в случае если я «не пройду», он «похлопочет» лично. Исправление на более высокую оценку не приветствовалось, страдал авторитет приёмной комиссии.
В результате из нашего кубрика я прошёл только один и меня отправили в магазин, где на оставшиеся деньги купил 3 бутылки вина и угощал всех ребят, которые жили со мной и пытались поступить. Домой пришлось добираться сутки на товарном поезде, благо опыт у меня был богатейший и бывшее «ремесло» пригодилось ох как кстати.
Раньше на этом сайте я уже писал о своём пути в авиацию, теперь просто продолжил, вспомнил в деталях моменты, когда реализовывал свою мальчишескую идею. Ну а параллельно, на основании уже своего жизненного опыта, позволил взглянуть на проблему профессиональной ориентации молодого поколения в школе, систематизировал свои наблюдения и даже охарактеризовал некоторых людей, с которыми жизнь меня «сталкивала».
На «Донгулюке» я не новичок, внимательно прочитал все статьи автора сайта и могу предположить, что тот комплекс бед, с которым он столкнулся в своей жизни, из-за его нерешительности. Я убедился, что вокруг не одни только сволочи, есть люди и порядочные, а он постоянно сомневался и продолжает сомневаться, нет у него уверенности в правильности своих действий, занижена самооценка. Я, будучи в себе уверенным, не побоялся (или не постеснялся) в своё время обратиться к председателю приёмной комиссии и «пробил» себе путь в авиацию. Моя решительность, подкреплённая достаточным уровнем теоретических знаний и практических навыков, нередко выручала меня, в частности, при возникновении нестандартных ситуаций в полёте. С аналогичной решительностью повёл себя и в то время, когда уже достаточно чётко была обозначена бесперспективность авиации Казахстана, нашёл оптимальный путь из авиации «выбраться», о чём теперь и не сожалею. Жизнь продолжается.
Владимир Калюжный, Тольятти, ноябрь 2016 |
