Каталог статей

Самолет, энергично развернулся в торце взлетной полосы, намереваясь умчаться в очередной полет. Но, несколько резких и громких ударов, где-то над головой, заставили инстинктивно убрать газ. Мы переглянулись, пытаясь понять, что могло застучать над кабиной, ведь там нет ни каких устройств, способных произвести такой звук. Нужно было выключить двигатель и разобраться в причине. В этот момент я увидел рабочего, выбегающего из-за крыла и грозящего кулаком в мою сторону. Меня, словно током прошило: «О, Боже! Мы чуть не прокатили его на спине! (на фюзеляже)».

Это был, уже «сорок какой-то» полет за этот день, по внесению удобрений в Марийской республике. Так как объемы были большие, то работа проводилась двумя бортами. Самолеты сновали, как челноки. Едва один производил взлет, как тут же на его место приземлялся другой. И когда, едва загрузившись, он взлетал, то первый был уже «тут как тут».

Загрузка производилась очень быстро. Тракторист, молодец, так мастерски подъезжал к самолету, что рабочему, моментально  вскакивающему на фюзеляж, оставалось лишь, подправить загрузочный рукав и открыть заслонку. После быстрого опорожнения бункера, трактор сразу отъезжал в сторону, а рабочий устремлялся на землю. К этому моменту, уже запускался двигатель, и самолет, не теряя времени,  энергично двигался на старт. Весь этот процесс был отлажен до секунды. Каждый участник знал свое место и четко выполнял свою работу. Поэтому, в тот раз двигатель тоже запустился вовремя. Но мужчина что-то замешкался, пытаясь сгрести рассыпанные остатки в бак самолета. Когда он собрался спускаться с фюзеляжа, самолет уже начал движение. Рабочий, быстро вернувшись,  вставил свои ноги в открытые люки и приготовился к «кошмарному» полету.  Но когда мы притормозили, чтобы развернуться на взлетный курс, он, что есть силы, стал «тарабанить» по кабине. Молодец, что догадался постучать, а то мог бы попасть в сводку летных происшествий. Такое  уже случалось на АХР. Там все закончилось благополучно.  Но можно себе представить, что испытали эти «горе каскадеры» в полёте. После такого полета, их невозможно было отцепить от верхнего стабилизатора руля направления, который они обнимали со всей силой руками и ногами.

И кого здесь винить? Если хочешь добиться высокой производительности труда, то надо действовать быстро и слажено.  Это как в автомобильном потоке, где все едут с одинаковой скоростью. И если кто-то ее снизит, то есть приведёт в соответствие требованиям «Правил дорожного движения», то что из этого выйдет? В лучшем случае вам начнут сигналить клаксонами и вертеть пальцем у виска, а в худшем, помнут ваш прекрасный «зад». Здесь тоже происходит что-то подобное. И любая заминка приводит к резкой приостановке всего процесса, словно споткнувшись о подставленную «подножку».

Но, что делать? Пожурив мужика, чтоб впредь был расторопней, мы продолжили полеты в том же  ритме.

К таким скоростям быстро привыкаешь. И если с тобой на другом борту работает профессионал, то, втянувшись в этот ритм, понимаешь напарника без слов. Мы работали в паре с экипажем Володи Дюкарева. Он великолепный мастер своего дела. Я всегда любовался над его умением взлетать с двух колес и производить посадку так мягко, что самолет даже не подпрыгивал, как у большинства пилотов. Кстати, я вскоре тоже перенял у него такую манеру.

  Когда он потом перешел работать в Актюбинское училище инструктором на Як-18Т, то и там показал свой талант. Однажды, при заходе на посадку, на самолете не выпускалась одна стойка шасси. Нужно было, убрав остальные, садиться на «брюхо». Но это вело к поломке самолета. Курсантом с ним в тот раз был выходец из «дружественной» Африки. Володя предложил руководителю полётов дерзкую идею, снизится до нулевой высоты и «постучать» другим колесом о землю. Тогда от удара, возможно, вывалится и «больная» стойка. Этот маневр требовал от летчика высокого мастерства. Не каждый сможет такое проделать. Командование, посовещавшись, разрешило: «Давай, ты же химик!».  Дюкарев зашел на посадку и, выровняв самолет в каких-то сантиметрах от земли, стукнул выпущенным колесом о землю. От удара вторая стойка вывалилась и встала на свое место. После чего Володя благополучно произвел посадку. Это как в фильме «Разрешите взлет», только не так драматично. Курсант-негр, был безумно рад такому завершению полета, и от переживаний даже стал намного белее своего естественного цвета. 

Но это было  потом, а сейчас мы работали с ним как единый, хорошо отлаженный механизм, выполняя по 50  полетов, каждый день. Вскоре у нас закончилась санитарная норма, и мы вернулись в Уральск.

Здесь мы узнали, что по итогам соревнования мне присудили первое место, и я был «зачислен» в передовики производства. Это произошло после нашей командировки в Кустанайскую область, где в поселке «Покровка» нам в воздухозаборник двигателя попала утка. Но, несмотря на этот инцидент, мы качественно обработали совхозные поля, за что директор, Герой Социалистического труда, вручил нам Почетную грамоту. Но, мне кажется, что в этом была главная заслуга нашего командира эскадрильи Афанасьева, «Макарыча», как его звали все. Ведь это он посылал меня на «продуктивные» точки АХР, а нам оставалось лишь упорным трудом решать поставленные задачи.  Вторым пилотом у меня был Игорь Ставенчук, а авиатехником Коля Сухомлинов.  Вскоре нас троих сняли на кинокамеру и показали по местному телевидению в передаче, посвященной Дню авиации. После чего наши друзья, обращаясь к нам, в шутку называли нас  «кинозвездами» и просили автограф. 

- Ты, когда собираешься подавать заявление в партию?  
- Вам бы только больше взносов  содрать! - подумал я, но вслух произнес:  
- Я не могу, считаю, что мне еще рано  быть членом КПСС!  
- А ты, почитай устав, там написано, кто может им быть.  
- Ну, я… еще…, не достоин…такого высокого звания! - не сдавался я.  
- А командиром самолета, ты быть, достоин?», и вполне серьезно сказал:  
- Ну что ж, придется собрать совет командиров и решить, достоин ли ты своей должности! 

Ну что ты будешь делать? «Не мытьем, так катаньем». У меня в то время в семье были сплошные скандалы. Чем-то я теще не понравился, и она постоянно настраивала свою дочь против меня. Думал, что рождение второго ребенка ее усмирит, но нет, стало еще хуже. Одно спасение было в моих частых командировках. А тут такая угроза…

- Да, подавитесь вы этими взносами! - подумал я, а вслух произнес:
-  Хорошо, я завтра же напишу заявление.  
- Ну, вот и договорились! - удовлетворённо, с чувством исполненного долга, сказал секретарь и довольный вышел из кабинета. 

Вскоре мне выдали кандидатскую карточку, означавшую, что через год меня примут в партию. Но после очередного семейного скандала, я не выдержал. Оставив кооперативную квартиру, и все, что находилось в ней, ушел из семьи.

Летом следующего года, меня послали в «Пугачевский», где мы и повстречались с Надей. Своих отношений мы не рекламировали, но Антонина Гидлевская – секретарь комсомольской организации предприятия и член парткома, каким-то образом, узнав об этом, и, скорее из женской солидарности, а не партийной принципиальности, поспешила доложить Агапову:  

- Вы Белкину класс присваиваете, а он с женой разводиться!

И «маховик» стал раскручиваться. Дело в том, что я  сдал экзамены по программе повышения квалификации в учебно-тренировочном отряде (УТО), на «отлично». На меня и еще нескольких командиров написали представления в Алма-Ату, в Казахское управление гражданской авиации, для присвоения 2-го класса. Но после заявления А. Гидлевской, мою характеристику изъяли, а документы не отправили. На мой вопрос о связи моей лётной квалификации и семейной жизни, наши партийные «боссы» изрекли очень «умную» аксиому:  

-  Сегодня ты с женой разводишься, а завтра, самолет разобьешь! - Эта фраза своей нелогичностью окончательно меня сразила.  После этого меня вызвали на партбюро, чтобы выслушать отчет, как прошел мой кандидатский стаж. Но на деле стали допытываться, почему я развожусь, с большим любопытством ожидая моих откровений по этому вопросу. Что я мог сказать?  
- Мы просто не сошлись характером - ответил я.  
- В постели у вас характеры сходились! - парировал Тарабрин, хотя сам тоже в прошлом разводился. Я чувствовал себя «загнанным ягненком» в окружении голодных хищников. В той ситуации, они в любом случае готовы были меня "съесть". 

В итоге решили провести партийное расследование. Опросить моих родственников, а потом решить мою дальнейшую судьбу. Но все члены политбюро меня хорошо знали. Поэтому никто не соглашался на это «грязное дело». Согласился (или его заставили) только наш командир – О.И. Амангалиев. Ему в помощники дали командира самолета Демидова, недавно награжденного, не совсем понятно за какие заслуги, орденом Ленина, после чего сразу назначили командиром звена.

Про профессиональную и человеческую нерасторопность Демидова знали все, даже кличка у него была «Му-му!», он всегда мычал, когда не мог выразить свои мысли. Но, как оказалось, это не помешало ему «попасть в струю», когда на авиапредприятие «спустили» разнарядку на высокую правительственную награду. В таких разнарядках было множество условий: чтобы претендент был рабочим определённого возраста, активным и преданным членом КПСС (или ВЛКСМ), занят общественной работой, учитывалось семейное положение и т.п. Профессиональные навыки, безусловно, оговаривались, но носили, как правило, формальный характер и их легко было «подогнать» на месте под требования. Так в то время «делали» героев. А уж потом карьера была обеспечена, даже если человек не справлялся с работой, то этого просто не замечали, ведь не могли ошибиться наши партийные «боссы» всех уровней, когда представляли человека к награде.

Не буду подробно описывать, как они проводили это «расследование». Скажу только, что крови они «попили» немало. Особенно у Нади, ведь она работала тоже в нашем предприятии, в радиобюро. Но благодаря активной поддержке ее коллектива, в котором меня прекрасно знали, она смогла все пережить.

На следующем заседании,  Амангалиев О.И. зачитал по бумажке какую-то «белиберду», в которой и сам толком не разобрался, а потом сказал «своими словами»:  

- У меня не было цели очернить Белкина, я привожу не предвзятые выводы!
Далее пошло такое передергивание фактов, что меня оставалось только расстрелять. Такой грязи на меня еще ни кто не выливал. Когда, кто-то спросил:  
- А что, члену партии нельзя второй раз жениться?
- Можно - ответил секретарь, но сначала надо развестись, вон как авиатехник Шилимов развелся и снова женился! 

То, что судья не приняла от меня заявления на развод, под предлогом того, что ребенку не было года, говорить не стал. Я понял, что мне их не переспорить. Нас рассудит только время. У меня внутри все негодовало: «Как же так? Ведь это я, который ни когда и никого не подводил! Вы все, меня хорошо знаете! Ведь я не  какой-нибудь ловелас». Но руководство так смогло «запудрить» всем мозги, что никто и ничего не смог сделать. Все аргументы преподносились от имени партии, и кто пытался возразить, наталкивался на вопрос: «Вы что, Партии и Государственной власти не доверяете?» Попробуй при том режиме сказать «нет!», и ты сразу потеряешь всё. Даже на общем партсобрании, когда большинство ребят высказались в мою поддержку, член парткома, заслуженный пилот, заместитель командира эскадрилии Смирнов Н.Г. применил «тяжелую артиллерию». Он сказал, как потом выяснилось, соврал:  

- Мы консультировались в обкоме партии. Они ответили, что можете принять такого в партию, но объявите ему выговор! А кто из вас после выговора даст ему рекомендацию, я не зна-а-а-ю! Я сказал, что мне их уже написали, но Смирнов заявил:  
- Афанасьев, узнав суть дела, отозвал от свою рекомендацию. Как потом оказалось, он опять нагло солгал. Но, Макарыч был в командировке, и не мог опровергнуть его слова  
- Ну, если его обком не «пропустит», то что мы тогда можем сделать? - послышалось из зала. В итоге выговор мне не объявили, но и одну рекомендацию (из трёх, необходимых по уставу)  мне не дали.

В горкоме, ко всему отнеслись с пониманием,  хотели, как я понял, принять меня, но не хватало одной рекомендации:  

- Ну, извини! Раз за тебя коллектив не ручается, то мы, в этом случае, ничего сделать не можем. 

Так я стал не понятно кем. Принять не приняли, но и выгнать не выгнали. Самое забавное, что в этот момент мне прислали медаль ВДНХ. Когда Агапов вручал мне бронзовую медаль, на его лице было видно явное недоумение. Ведь только что я был в роли «изгоя», а сейчас приходиться меня награждать. Характерный парадокс того времени, документы на награждение оформлялись раньше.

В моём случае «ломалась» незыблемая схема профессионального роста. Она постоянно озвучивалась нашим секретарём партийной организации Кузнецовым Б.Н. на всех собраниях и по любому поводу: «Командир воздушного судна обязан быть членом партии». Левое кресло в кабине самолёта можно было занять только с партийным билетом. Этим принципом руководствовались все наши руководители. Я и схему «ломал» и перевести меня во вторые пилоты ни у кого «рука не поднималась».

Дело в том, что должность освобождённого секретаря парткома зависела от количества членов партии в предприятии. Формальные требования со стороны вышестоящих партийных организаций к работе парткомов на предприятии постоянно росли, не освобождённый от своей основной работы секретарь партийного комитета уже не мог с ними справляться. Партийной работой вынуждено было заниматься руководство структурных подразделений и отряда в целом, а это существенно отвлекало от своих должностных обязанностей. Поэтому стремились максимально приблизить число членов партии к тому злополучному «минимуму». Благо, что лётчиков перевели в разряд рабочих, хотя техники ещё долгое время оставались служащими. Для рабочих, как известно, не существовало ограничений для приёма в партию, не было «квоты», как для служащих, поэтому вскоре в нашем предприятии и был достигнут тот порог, при котором секретарь парткома становился освобождённым. Я слабо тогда разбирался в этом, рассуждал, на мой взгляд трезво и объективно, да и за работой некогда было всё это обдумывать.

Время неумолимо шло вперед. Несмотря ни на что, в командировки посылать меня продолжали. А весной началась «химия». Когда удавалось прилетать в Уральск, я иногда, встречался с моим другом и одноклассником Юрой Баевым, который в ту пору работал в горкоме партии и входил в состав партийной комиссии. Он был в курсе всех моих дел и рассказывал, что на заседании бюро они возмущались действиями нашего руководства, суть этого сводилась к одному:  

- Вот, так «свинью» они ему подложили!»  
-  Хочешь, я замолвлю за тебя словечко? - предлагал он мне. Я не хотел использовать нашу настоящую и проверенную временем дружбу и от такого предложения отказался. Но он, видимо, не сдержался.

Когда я прилетел из очередной командировки, меня подозвал наш замполит:   

- Ты слышал, как Кузнецову, в обкоме, за тебя «досталось»?  
- Нет!  
- Ему сказали, что ж вы там творите? Хороших людей в партию не принимаете! Ну и все в таком духе. Так что иди к нему, он тебе напишет недостающую рекомендацию, а вечером состоится партсобрание. Ты там покайся, скажи, мол, что все осознал, и мы тебя примем.  
- Нет, уж! - сказал я  – Вы сами меня облили грязью, теперь сами и отмывайте!   
- Ну, ладно, ладно! - успокоил он.

Вечером на собрании было объявлено:   
- Мы, прошлый раз, отказали в приеме Белкину. Но сейчас появились новые обстоятельства… Далее последовал не совсем понятный набор стандартных фраз, означавший, что я оказывается, «хороший», «мягкий и пушистый», и что меня вполне можно принять в партию. После этого за меня проголосовали единогласно. То есть, партийные принципы остаются незыблемыми, но мнение партийного руководства оказывается выше этих принципов, надо беречь свою "шкуру". При решении моего вопроса наблюдал я это отчётливо и с тех пор воспринимал все действия нашего партийного руководства трезво и критически. Правильность моей позиции потом и подтвердили мои предположения о том, что наша «обюрократившаяся» партия, постоянно выдавая желаемое за действительное, не способна грамотно руководить обществом. 

 В партию меня приняли, а вот про присвоение мне 2-го класса пилота, никто и не вспомнил. Отработанная схема «сломалась» и мне пришлось еще раз сдавать экзамены, чтобы, наконец, его получить.

Но вскоре все невзгоды забылись. Я снова стал упорно работать. У меня, наконец-то, появилась прекрасная семья. А когда моя фотография была опубликована во всесоюзной газете «Воздушный транспорт», то, даже прилетевший из Ленинграда командир Ту-154, Николай Чернопятов, с которым мы когда-то «слетели» с полосы, обратил на нее внимание:  

- Хм, я видел, в газете про тебя пишут! Его похвала была для меня даже "круче" той грамоты, что нам выдали в совхозе. 

 Вскоре нам предоставили очередной отпуск.  Отложив оформление до завтра, мы разъехались по домам. Там меня ждал небольшой сюрприз. Моя мама работала парикмахером, она где-то раздобыла новые «коклюшки», это такие круглые палочки, для «химической завивки». Прежде чем их использовать на работе,  нужно было,  попробовать на ком-то  своем. Я предложил себя, подумав:  «Все равно, ухожу в отпуск, а за месяц кудряшки распрямятся, зато маме доброе дело сделаю».  «Коклюшки» оказались очень качественными, и вскоре моя прическа превратилась в кучерявую шевелюру, как у Анжелы Дэвис, известным в то время деятелем США по защите прав чернокожих. Все бы ничего, да только в тот момент, наш министр Гражданской авиации Бугаев, решил провести совещание передовиков АХР в Алма-Ате. 

Наше командование, в срочном порядке, выбрало нескольких передовых, командиров самолетов, среди которых оказался и я. Поэтому мне тоже пришлось туда полететь.  О, Боже, это с такой-то прической. Ну не наголо же мне стричься. -  «Ладно, съезжу и сразу в отпуск» - решил я.  После прибытия в Алма-Ату, нас поселили в местном профилактории. На следующий день, когда встречали, Бугаева, я стоял в общей массе себе подобных, передовиков. Когда, выйдя из правительственного «ЗИМ»а, он подошел к нам, его взгляд, невзначай, скользнул по моей шевелюре. После короткой напутственной речи, он с улыбкой заметил:  
- Где-то  я видел одного с такой странной прической! Поняв, что он имел в виду мои кудри, я, сколько смог, натянул фуражку на уши. К счастью, всё обошлось без последствий.  Но на совещании я всегда садился в самом дальнем ряду. Через 3 дня мы все разлетелись по домам.

Единственной радостью было то, что мне, в числе других передовиков, разрешили приобрести на складе аэропорта кожаную летную куртку. В то время, это было высшим «шиком» среди летного состава. Это была удобная и очень практичная вещь. В ней я не только летал в командировки, но и ездил на мотоцикле «Ява» с коляской, которую мы с моим шурином, пригнали «своим ходом» с Украины.

Вообще, «Ява» мне нравилась еще с училища. Наши инструкторы ездили исключительно на них. Да и в Уральске у пилотов самым популярным мотоциклом была «Ява». Тогда «Жигули» были в большом дефиците. Поэтому, как только мы с женой накопили денег, сразу заказали нашим украинским родственникам купить там мотоцикл. Кто не знает, в Казахстане «Явы» не продавались. Вот и пригодился предоставленный мне отпуск. 

Мы всей семьей поехали в г.Орджоникидзе, Днепропетровской области. Погостив там немного, и отправив жен с детьми на поезде, мы с Геннадием (брат жены), за трое суток, благополучно приехали в Уральск на нашей «Яве». Радость была неописуемая. Потом, немного погодя, мой друг Паша Шуков, умудрился, тоже купить в Саратовской области «Яву» с коляской, поэтому мы с ним часто брали свои мотоциклы в командировки. Конечно, если это было не совсем далеко от города. Дело было так. Нас направляли на точку, допустим в Покатиловку или Новопавловку. Паша готовил  самолет и провожал нас. Потом садился на мотоцикл и приезжал в поселок. Где-то на следующий день, пока хозяйство готовилось к началу нашей работы, мы вдвоем ехали в Уральск на его мотоцикле. А уже назад приезжали на двух.

Это нам очень помогало в работе. Павел уезжал на аэродром готовить самолет, а я в это время на своем мотоцикле находил начальство, чтобы решить нужные вопросы. Не надо было дожидаться совхозной машины, которая никогда не приезжала вовремя. На ночь мы оставляли мотоциклы на улице, возле гостиницы, в которой жили. Нас знала большая часть молодежи, и мы не боялись, что их украдут.

Однажды, ночью, группа парней подошла к мотоциклу. Они решили пошутить.  

- Наверняка руль заперт на замок, а мы поднимем его и на руках унесем за угол, пусть утром поищут - сказал один из них, видимо местный «авторитет». Но, когда он увидел, что руль не только не заперт, но и ключ торчит в замке зажигания, как бы говоря: «Пожалуйста, катайтесь!» он сказал:  
- Нет, ребята, видите как нам доверяют? Пойдемте отсюда.   А когда, мы работали в совхозе «Чаганский», нам в конце прямо сказали:  
- Все знали, что это мотоциклы летчиков а, то давно бы, угнали.

Читая, все это, можно подумать, что мы занимались, всем, чем угодно, только не работой. Хочу вас заверить, что это далеко не так. Просто вам не совсем интересно будет читать про наш каждодневный упорный труд, когда утром встаешь в 04.00 утра и почти целый день, пока не сядет солнце, летаешь, летаешь и летаешь. Когда кто-нибудь из знакомых приезжал, чтобы «прокатиться» на самолете, то сначала недоумевал, что мы летаем  раздетые, в одних плавках. Но, побыв в кабине, в течение одного полета, в такую жару и подышав невыносимым запахом ядохимикатов, отжимая свою одежду от пота, мотая головой, произносил:  

- Как вы здесь работаете? После этого они в другой раз уже не приезжали.

Но, мы продолжали работать, не обращая внимания на такие «мелочи». Невозможно описать те чувства, которые возникают во время полета, их можно только испытать самому. Все трудности, остаются в прошлом, как только самолет поднимается в воздух и, почему-то, вспоминаются только прекрасные моменты из нашей жизни. Никогда не забуду полет пеликана, который пролетел однажды над нами в лучах заходящего солнца.

Это было в Джангале. Мы находились там в командировке по обслуживанию газопровода. Вечером мы с экипажем пошли рыбачить на местные озера. Там все и произошло. Я даже чуть не упал в воду от неожиданности. Представьте, вечер, солнце почти закатилось, тишина, никакого ветерка. И вдруг из-за камышей вылетает огромный «птерозавр». Он не летел, а очень низко скользил по небу, причём в абсолютной тишине. Мне показалось, что размах его крыльев был не менее 5-ти метров, он был с огромным клювом доисторического монстра. Я был очарован его величием. До этого пеликанов я видел только в кино и по телевизору. Но никогда не думал, что они такие огромные. А то, что они живут в нашей области, я и представить не мог.

А когда мы работали на АХР, в поселке «Жарокова», то ходили на местный пруд. По его зеркальной поверхности плавали белоснежные лебеди. А рядом раскинулся яблоневый сад, в котором созревал настоящий алма-атинский «Апорт». Но когда мы, закончив работу и набрав яблок, собрались домой, оказалось, что на самолете полностью разрядился единственный аккумулятор. Машина, которая нас привезла на аэродром, уехала в поселок, который находился в 4-х км от нас. Мы стали соображать, как нам запустить двигатель. Опять помянули того «чудака», на букву «м», который распорядился снять «ручки дружбы» со всех самолетов. В этот момент недалеко от нас проезжал «Кировец» (К-700). У него аккумулятор тоже на 24 вольта. Мой второй пилот Петя Литвяков побежал к нему, и вскоре трактор стоял у самолета. Размотав моток контровочной проволоки, мы соединили клеммы на тракторе с розеткой на самолете. Но наша затея ни к чему  не привела, хотя идея была хорошая. Мощности тракторной батареи не хватало, чтобы раскрутить маховик самолетного стартера.

В этот момент, невдалеке показался всадник на верблюде. Петя стремглав бросился к нему. Не знаю, как он упросил аксакала дать ему верблюда, но вскоре Литвяков ехал на нем в сторону поселка. В результате, через какое-то время,  приехал наш автомобиль. Мы погрузили в него самолетный аккумулятор, и авиатехник Андрей Трегуб поехал в поселок, чтобы подзарядить его в мастерской. Через два часа заряженная батарея успешно выполнила свою задачу. Этот случай, лишний раз доказал, что из любой ситуации всегда найдется выход, нужно только проявить определённую смекалку.

Прилетев на базу, мы отправились в командировку в Узбекистан. Ранее я уже рассказывал, что мы с Мишей Захаровым  попали вместе, на одну точку, и что всю обработанную площадь поделили поровну. До этого наш экипаж, заняв первое место, оказался в передовиках, а после Узбекистана стало очевидно, что и по итогам года мы окажемся первыми. Но в конце года, при подведении итогов социалистического соревнования, для вручения переходящего знамени и денежной премии, каким-то «волшебным» образом, Захаров опередил нас. Дело в том, что год назад ему уже вручили какое-то «знамя», видимо, поэтому в этом году, ни кто не удосужился уточнить, кто же на самом деле вышел вперед. Партийному руководству не хотелось утруждать себя лишними заботами, по смене лидера. Проще было вручить «знамя» опять Захарову. Ведь никому не придет в голову заняться перерасчетом. Поэтому так и поступили. Я в это время был в командировке и мог возразить не мог, да сильно и не хотел. Когда, уже по возвращению из командировки, мои аргументы были предоставлены инженеру ПАНХ, то он пообещал во всем разобраться. Через какое-то время, он мне почти на ухо сказал:  

- Да, мы посчитали. Ты и вправду первый! Но решили не компрометировать начальство, и оставить все как есть! «Начальству видней».  
- Ну, правильно! Моего отца в аэропорту никто не знает, в отличии от Мишиного, который всю жизнь проработал на предприятии и все наши командиры являются его лучшими друзьями - подумал я. 

 А вскоре Миша Захаров, «попав в струю», стал лауреатом премии Ленинского Комсомола. Мы все за него были искренне рады, особенно я, ведь он был моим хорошим другом. А эти «закулисные игры», Миша  ведь не виноват, что его отец, старейший работник нашего предприятия, "приложил руку" к его "взлёту", да «горят они синим пламенем»! Дружба дороже!