Когда я приступил к работе, пришёл к ПВ с вопросом: – Чем мне заниматься? – Изучай материалы из фонда секретной библиотеки. Этой работой я занимался целый год. Исписал пару больших (столистовых) тетрадей. Различными таблицами цифровых данных. Которые я собирал, изучая авангардные эскизные проекты различных КБ. Так, подробно изучил проект КБ Королёва, в котором предполагалось осуществить лунную экспедицию. На орбиту отдельными ракетами-носителями (РН) выводились блоки «5К», «7К», «9К», «11К». Затем они стыковались и «поезд» отправлялся к Луне. Экипаж находился в блоке «7К», который я изучил особенно тщательно.
В это время в нашем отделе ПВ выполнялись темы «Анализ» и «Основа», где рассматривались варианты применения различных спутников. Появилась идея создания орбитальной космической станции (КС). Её рассчитывали выводить на орбиту с помощью РН «Протон». Занимаясь этой станции, я пришёл к выводу о необходимости длительного её функционирования. Для этого предложил создать транспортные корабли для доставки грузов и смены экипажа. Эта очевидная сегодня мысль в то время вызвала протест многих авторитетных специалистов нашего управления. Мне пришлось доказывать расчётами эффективности преимущество использования транспортных КА. Эта работа нашла обоснование в отчётах по теме «Эпоха». Она стала основой моей кандидатской диссертации.
Когда я предложил использовать для таких КА проект КА «7К». Тщательно изучив весовую сводку, определил какие бортовые системы можно снять. Было выяснено, что требуется добавить для взаимодействия со станцией (стыковочный узел, радиосистему наведения, двигатели для маневрирования и причаливания, топливо и рабочее тело для них). Получился аппарат весом около семи тонн.
ПВ моё предложение одобрил, при мне позвонил по телефону: – Привет! Сергей! Послушай, я к тебе пришлю моего сотрудника. У него есть неплохая идея. Закажи, пожалуйста, пропуск. И ПВ назвал мои фамилию, имя и отчество. Объяснил, что завтра, не заходя на работу, следует отправиться в командировку в ОКБ-1: – Оформи командировочное удостоверение и подготовь своё предложение о переоборудовании «7К».
На базе 3К был создан корабль «Восток».
На следующий день с утра направился на станцию Подлипки, по ту сторону ЖД. Пришёл в бюро пропусков, которое находилось в большом зале одноэтажного здания, где находилось множество проходных с контролёрами и комната для переговоров. В общем, стандартный набор для всех секретных предприятий того времени. Подошёл к окошку выдачи разовых пропусков и предъявил паспорт. Пропуска на моё имя не оказалось. Я пошёл искать телефон-автомат (ТА), чтобы позвонить ПВ. Тогда запрещалось устанавливать ТА вблизи закрытых организаций. Пришлось идти до фабрики-кухни. Звоню ПВ: – Пропуск на меня не заказан. Что делать? – Где, ты, там болтаешься? Тебя уже давно ищут. Быстрее иди назад. Я почти бегом отправился назад. Вхожу в зал и громко объявляю: – Кому нужен Полтавец? – Обычно, я называю свою фамилию в именительном падеже, не склоняя.
Ко мне подходит солидный мужчина. Протягиваю паспорт. Он, ни слова не говоря, ведёт меня к проходной. Кивает головой. И женщина в форме ВОХР пропускает нас без всяких пропусков. Сопровождающий молча приводит меня на второй этаж нового корпуса и усаживает в приёмной. Он заходит в кабинет и через несколько минут предлагает туда войти. В кабинете стоял покрытый скатертью большой длинный стол для заседаний. За торцевым небольшим столом сидел человек, наклонившись вперёд, и как-то набычившись. Он встал, подошёл ко мне и поздоровался за руку. По рассказам я узнал Королёва Сергея Павловича. Поначалу я даже растерялся. Потом я спрашивал ПВ, почему он меня не предупредил об этой неожиданной встрече. Он ответил, что и сам не ожидал. Думал, что СП поручит со мной беседовать кому-то из сотрудников.
СП был удивительно краток: – Рассказывай. Моё стеснение прошло, и я стал подробно рассказывать. О создании космических станций (КС). О необходимости разработки транспортных кораблей. – Покороче. В чём суть твоего предложения?
Я начал описывать, как переделать «7К» в корабль, обеспечивающий материально-техническое снабжение и смену экипажей КС. Я пытался продемонстрировать свою эрудицию доскональным знанием прототипа. Какие следует бортовые системы убрать и что установить для стыковки КА со станцией. Он терпеливо меня укорачивал спокойным голосом. – Ты говори суть, зачем этот корабль нужен военным и какая из него польза? Про конструкцию и весовые сводки мне не говори. У меня тысячи конструкторов, они всё просчитают!
Меня поразили его исключительная немногословность. Когда он говорил, меня всё время подмывало спросить, не занимался ли он в молодости борьбой. Уж очень у него был вид наклонённого борца с хорошо развитой шеей. Слава богу, удержался от этого глупого вопроса. Наконец я стал кратким, перешёл от весовой сводки к назначению и чёткой формулировке задач ТК. Говорил красивые слова про эффективность и прочие вещи. Когда наша беседа закончилась, он вызвал того сопровождавшего меня мужчину: – Пригласи. – Кивнул на дверь. Через пару минут вошёл грузный, крупный начальник. Ему СП говорит: – Поговори с ним – кивает в мою сторону – он из Болшево, от военных. Предложение стоящее. Затем обратился ко мне: – Когда всё получится, доложишь мне о своей эффективности.
Так я познакомился с первым заместителем Мишиным Василием Павловичем, который повёл меня в свой кабинет, находившийся напротив. С ним мы проговорили около часа. Если у СП манера разговора держала меня в напряжении, то здесь немного расслабился. Когда Мишин узнал, что я недавно окончил МАИ, радостно заявил, что он тоже маёвец. Думаю, эта деталь во многом помогла нашему дальнейшему сближению. Он вызвал начальника отдела Прудникова Ивана Савельевича. После короткой беседы тот сказал, чтобы завтра приехал к нему для подробного разговора: – Временный пропуск закажем – взял у меня паспортные данные.
Я довольный не стал дожидаться автобуса, пешком пошёл на работу. Через комитетский лес от станции Подлипки примерно полчаса. И до станции от КБ минут двадцать. Вывел меня за забор тот же мужчина.
В подробностях доложил ПВ о командировке. Он был весьма доволен, отметив: – Ну и мудак же ты был бы, если бы ляпнул про борьбу. А ведь меня всё время подмывало спросить об этом.
На следующий день я появился в отделе Прудникова. Он сразу же меня познакомил с начальником сектора Феоктистовым Константином Петровичем, недавно совершившим космический полёт в корабле «Восход» с Комаровым Владимиром Михайловичем и Егоровым Борис Борисовичем. Увы, сегодня их никого нет в живых. С Комаровым я работал на теме «Эпоха». Он был представителем ЦПК (Центр подготовки космонавтов), тема ведь была посвящена пилотируемым полётам. После гибели Комарова его на этой тематике сменил Попович, с которым мы подружились на многие годы, я был у него дома. Он давал мне свою машину. Когда я с семьёй был в Евпатории. Он подарил мне книги с удивительными автографами. Но об этом позже. С Егоровым по работе не встречался, видел мельком на каких-то торжественных мероприятиях, посвящённых космонавтике.
Как раз с Феоктистовым мы и занялись подробной весовой сводкой, программой полётов и т.п. Потом ездили в Куйбышев, где размещался филиал ОКБ-1, возглавляемый Козловым Дмитрием Ильичом. Здесь на заводе «Прогресс» изготовляли ракеты-носители и корабли «Восток». А теперь там делают ракеты-носители и пассажирские корабли «Союз», а также грузовые КА «Прогресс». От нас кроме меня, в командировки с нами ездил Петров Михаил Васильевич (тогда майор, фронтовик). Поскольку в отделе ПВ было только два холостяка (Петров и Полтавец), мы подружились. Каждый день вместе ходили на обед в столовую, к «первому черпачку». Столовая открывалась в 12:00, но мы уже в числе первых стояли и заветной двери. Официантке на раздаче знали, что мы холостяки. Особенно заветным женихом был Миша. Всё-таки офицер. Так что на раздаче нас не обижали. Хотя с этими обеденными походами были и скандалы с начальником лаборатории. После ухода в Москву Кравченко лабораторию возглавил Гори Феодосий Артемьевич. Он неоднократно жаловался на нашу недисциплинированность ПВ. Дело в том, что по расписанию обед у нашего отдела начинался в 13:30, а мы туда бежали уже к 12 часам.
Я ездил в Куйбышев по транспортным кораблям, поскольку был ответственным исполнителем за проект ТТТ и ТЗ на них для КБ. А Миша отвечал за военно-исследовательский объект «7К-ВИ».
В командировках люди часто сходятся близко. У нас сложились неплохие отношения с Феоктистовым. Правда, тогда не было модным собирать автографы, у меня нет их ни от ФКП ни от Комарова. Хотя с ними тесно работал.
В результате всей этой деятельности был согласован проект ТТТ, предъявляемых военными к транспортному и военно-исследовательскому варианту «7К». Я вспомнил просьбу Королёва и решил доложить о результатах. Это была чистой воды самодеятельность. Проблем с пропуском теперь не было. Я пришёл в приёмную, сказал, что мне нужно к главному конструктору. Последовал вопрос: – Он вас вызывал? Из какого Вы отдела? – Из НИИ-4, Королёв меня просил зайти с докладом.
Так я второй раз был в кабинете у великого СП. Помня о первой встрече, я тщательно готовился и смог очень кратко доложить о проделанной работе и дальнейших планах по этой тематике. На прощанье пожал мне руку и поблагодарил с приятной улыбкой. Её я запомнил надолго. Потому что скоро его не стало (январь 1966).
Я хорошо знал, что фирма Королёва проиграла конкурс на КС «Алмаз» Челомею. Решающей оказалась его поддержка со стороны Хрущёва, потому что у Челомея работал его сын Сергей, который сейчас живёт в США (если ещё жив) и выпустил там мемуары. Он у Челомея стал доктором наук и Лауреатом Ленинской премии.
Проект ТТТ на КС «Алмаз» разрабатывался в нашем отделе лабораторией разведки и нашей пилотируемых аппаратов. Устинов, всегда поддерживающий своего ставленника Королёва смог разделить тематику. Станцию делал Челомей а транспортные КА – Королёв.
После смерти Королёва ОКБ-1, переименованное в ЦКБМ (Центрально космическое бюро машиностроения) возглавил Мишин, с которым у меня было много тёплых и интересных встреч. С ним меня сложились тёплые отношения. Я у него был в гостях на даче, по дороге за станцией Болшево между Загорянкой и Валентиновкой. А также в высотном здании на Красной Пресне, которое Сталин построил для работников авиационной промышленности. Сегодня на этом здании полно мемориальных досок в честь живших в нём великих людей. Есть там и доска. Посвящённая Мишину. На её открытие собралось много народу (дочери и внуки, Матвеенко, декан Алифанов Олег Михайлович, директор завода Вачнадзе, Рыжов, Черток, космонавт Лебедев и др.).
Мишин был простым и вполне доступным (для меня, во всяком случае) человеком. Он, например, откликнулся на мою просьбу и приехал в пионерский лагерь «Ястребок», где я проводил космическую смену. Даже в журнале «Земля и Вселенная» напечатана фотография нашего отряда с Мишиным. Герой Социалистического Труда, академик, депутат Верховного Совета не побрезговал приехать на встречу с мальчишками и девчонками, которых я собрал по всей стране. Однажды он даже привёз с собой внучку Машу.
Вспоминается интересный эпизод. На День космонавтики обычно организовывалось торжественное заседание в Колонном зале Дома Союзов. Попасть туда было не просто. Пригласительные билеты не продавались, а раздавались на предприятиях и организациях, причастных к космонавтике. Чужих там не бывало. После официальной части всегда был концерт из лучших эстрадных исполнителей. Выступали Кобзон, Лещенко, фокусник Акопян и другие знаменитости.
Однажды в антракте прогуливаюсь по полукругу фойе. Смотрю, стоят ректор МАИ Рыжов Юрий Алексеевич, Алифанов Олег Михайлович, ещё кто-то. С ними Мишин. Проходя мимо, я поздоровался. Мишин отошёл от группы и, поздоровавшись со мной рукопожатием, подводит к упомянутой группе. Рыжов с усмешкой спрашивает: – Что это, ты, с моими профессорами по панибратски обращаешься? – А меня с ним Королёв познакомил – отвечает Мишин. Моё тщеславие, самолюбие и гордость возносятся до небес при этих словах.
 Вспомнился случай в пионерском лагере «Ястребок». К нам приглашались разные специалисты (Цихоцкий, кандидат наук, доцент Цандер Астра Фридриховна, планетолог Мошкин-младший, ГИРДовец Мошкин Евгений Константинович и др.). Мы вели очень активную жизнь. Ездили на экскурсии в Звёздный городок, в ЦУП, В ИКИ АН СССР, в МАИ, на Радио, в павильон «Космос» на ВДНХ и т.п. К нам приезжал космонавт Рукавишников, с которым мы вели по Первой программе радиопередачу «На космических орбитах». В рамках этой передачи функционировала организованная мною заочно-очная школа «Юный космонавт». В перерывах между экскурсиями и выступлениями гостей я читал лекции по ракетно-космической технике, по истории космонавтики. Однажды в весьма скромных тонах рассказал ребятам, как познакомился с Королёвым. У некоторых ребят возникли сомнения в истинности моего рассказа. Поэтому, когда при очередном посещении воспоминаниями делился Мишин, его спросили: – А правда ли, что Вы с Геннадием Афанасьевичем познакомились в кабинете у Королёва?
От такого вопроса я замер, а вдруг он не вспомнит того исторического для меня дня. Напрасно я испугался. Василий Павлович поведал всё в подробностях более ярких, чем моё стеснительное выступление. Мой достаточно высокий авторитет в глазах ребят вырос ещё больше.
Вспоминается ещё и такая встреча с Мишиным в МАИ. По дороге в седьмой корпус встречаю своего кумира. Он идёт явно расстроенный. Мне было известно, что недавно его сняли с должности Главного конструктора. Он перешёл на штатную работу в институт, где раньше возглавлял кафёдру 601 по совместительству. Он её и организовывал в далёких 60-х годах. Я его попытался успокоить, вспоминая мудрого МВ: – Не переживайте так, Василий Павлович, всё делается к лучшему. Вы уже пережили один инфаркт и хватит. Теперь сами себе командир. Никакой секретарь ЦК не будет Вас будить по ночам за срыв программы. Не будут вызывать на заседание по разбору причин аварии в ВПК, не будут строчить на Вас доносы. Василий Павлович, заживёте нормальной спокойной жизнью. На дачу будете ездить просто отдыхать, а не снимать стрессы. – Ничего ты не понимаешь, мне плюнули в душу! – Всё утрясётся, вот увидите спустя некоторое время.
Но он, несмотря на мои успокоительные слова, пошёл расстроенный. Про доносы я не для красного словца сказал. Он, конечно, понял, что я имел ввиду доносы Глушко на самого Мишина и на Королёва тоже. Первого по этим доносам сняли, а второго отправили в лагерь на Колыму. Глушко давно рвался на пост главного в ОКБ-1. Нашёл момент аварии одного из «Союзов» и скинул Мишина, заняв его место. Про то, как он сознался, что написал заявление, по которому забрали Королёва, будет сказано отдельно.
Проходит около года, опять во дворе института встречаю Мишина в хорошем расположении духа. Он как всегда здоровается со мной за руку: – Слушай, как ты был прав! У меня началась спокойная нормальная жизнь. Не вскакиваю по ночам, еду на работу, когда захочу. Если чуть заболел, то отлежусь, и всё проходит. Спасибо, ты был прав. Заходи ко мне, поговорим.
Он начал активно заниматься разработкой идеи о многоразовости ракетных ступеней, которая его давно интересовала. Выпустил несколько отчётов и книг. Прожив за 90 лет, он неоднократно благодарил меня при встречах. Чтобы понять необычность ситуацию следует вспомнить, кто был по своему научному статусу Полтавец, а кто Мишин. Да и по возрасту разница была существенная. Когда я ещё в люльке лежал, Мишин с Березняком и Исаевым проектировал БИ-1, участвовал в его лётных испытаниях под Свердловском во время войны. А я в это время только учил буквы. Несмотря на такое неравенство, наши отношения были очень дружественные и тёплые. Он меня пригласил на юбилей, отмечавшийся в музее МАИ. Однажды он поделился своей мечтой. Когда у его дочери умер муж, он познакомил меня с ней. Хотел поженить, я ведь тоже был вдовцом. Но что-то в наших отношениях, как говорят, не сложилось, не подошли друг к другу.
Отдельно о подлости Глушко Валентина Петровича, знаменитого двигателиста, академика, дважды Героя Соцтруда и т.п. Когда при поддержке заместителя наркома обороны маршала Тухачевского Михаила Николаевича был организован РНИИ (реактивный научно-исследовательский институт), соединили Московский ГИРД и Ленинградскую ГДЛ. Газодинамическая лаборатория была организована Наркоматом обороны для реализации изобретений Тихомирова. В ней работал после окончании вуза Глушко. После перевода в Москву в РНИИ. Он мечтал возглавить новый институт. Такая же надежда была, кстати, и у Королёва. Тогда и возникла у них конкуренция, но назначили на высокие должности военных (Клеймёнова и Лангемака).
После ареста Тухачевского за подготовку заговора по свержению Сталина началась чистка его выдвиженцев. Были расстреляны многие военачальники. Эта участь постигла также Клеймёнова и Лангемака. В этот грозный и опасный период Глушко написал на Королёва заявление, доказывая, что он «враг народа». Тогда этого было достаточно для ареста и суда специальной тройкой. Об этом предательстве Глушко говорили многие старые ГИРДовцы.
Однажды чествовали юбилей Королёва в Малом зале Дома Союзов. Солидный доклад сделал Глушко. Когда он находился на трибуне, ему стали задавать различные вопросы, на которые тот с присущей ему важностью отвечал. Вдруг встаёт Мошкин Евгений Константинович: – Валентин Петрович, мы же всё прекрасно помним. Непонятно почему Вы не желаете сказать правду на вопрос о заявлении на Королёва.
Сначала Глушко отнекивался, Но Мошкин был настойчив и не садился на место, ожидая признания. В зале стояла гнетущая тишина. Наконец Глушко тихо выдавил из себя: – Если бы я не написал то заявление, сейчас бы не стоял перед Вами. Меня вынудили написать.
Меня всегда поражало мужество Королёва, очень мало людей, которые смогли бы так поступать. Он жил мечтой о ракетах, в этом он был весь . Это позволяло ему пересиливать память о несправедливости. Ведь по этому доносу он был осуждён, сослан в Магаданский край, мог погибнуть на золотом прииске «Майдан». Эти чувства он смог пересилить, ради Дела. Я никогда подлецам руки не подаю, а он мог. Редкой устремлённости человек! Королёв делал ракеты вместе с Глушко, ставившего на них свои ЖРД. Их сотрудничество (слово «содружество» никак не подходит) длилось более 10 лет. Развал кооперации произошёл при разработке тяжёлой РН «Н-1». Глушко отказался сотрудничать, предав в очередной раз Королёва, стал разрабатывать ДУ для конкурирующей ракеты Челомея.
Королёв был вынужден искать нового двигателиста, уговорив Кузнецова Николая Григорьевича. Тот делала турбореактивные моторы для пассажирских самолётов. ЖРД он никогда не создавал, поэтому на просьбу Королёва создать двигатель на 700-800 тонн тяги ответил отказом. Он обещал лишь двигатель на 150-200 тонн, апеллируя к отсутствию в его КБ ракетного опыта. Кузнецовым были созданы моторы «НК-15», «НК-15В», «НК-21», «НК-19». Пришлось разработать двигательную установку первой ступени из 30 двигателей «НК-15». Очень трудно было согласовать работу такого количества ЖРД. Количество переросло в качество «ненадёжность». Из-за отказа ДУ первой ступени произошли все четыре аварии при лётно-конструкторских испытаниях «Н-1», которые уже проходили после смерти Королёва. А Глушко, пережив его более, чем на двадцать лет, умер уже после полёта «Бурана».
В отделе ПВ работало около 40 человек, в основном военных. Среди гражданских вспоминаю в вузовским образование Елену Шамардину, Розу Голубец, Ларионову Иру. Их мужья работали в других отделах НИИ-4МО. К нам поступила Ольга Морозова. Её папа генерал Ильюшенко Василий Иванович, был заместителем начальника политуправлении РВСН генерала Егорова, сын которого тоже был в нашем отделе.
Попытаюсь по памяти перечислить офицеров. У Лыженкова заместителями были Смеркалов и Гарибян Вачаган Торгомович. От Смеркалова ПВ избавился, когда тот написал клеветнический донос. Его место занял Дмитриев Иван Лаврентьевич. Начальниками лабораторий были к моему приходу Кашиц Александр Владимирович, Кравченко Леонид Николаевич (его сменил Гори Феодосий Артемьевич). Когда Гори пошёл на повышение сначала замом, а потом начальником другого отдела, завлаюом назначили Белоглазова Василия Ивановича (он ходил в морской форме). Потом ещё начальниками лабораторий были Петров Михаил Васильевич и Курочкин Алексей Фёдорович.
Когда умер ПВ, Мельников назначил начальником нашего отдела Татарского Виктора Юрьевича. Мы с ним дружили ещё до назначения, поэтому я посоветовал ему взять в замы Мишу Петрова, тот уже был подполковником.
В Советской Армии существовал порядок присвоения воинских званий в зависимости от образования, стажа и занимаемой должности. Для военных НИИ должность младшего научного сотрудника (МНС) была майорской, старшего научного сотрудника (СНС), начлаба и заместителя начальника отдела – подполковничьей. Только должности начальника отдела и управления позволяли получить полковничью папаху. Таким образом, должностные перемещения приводили к повышению воинских званий.
После получения (присвоения) звания капитан должно было пройти 3 года, чтобы получить майора. До подполковника надо было ещё прослужить 3 года, но при этом требовалось занимать должность СНС, число которых было ограничено штатным расписанием.
Вспоминаю случай с майором Кашириным Виктором Ивановичем. Он уже четвёртый год ходил в майорах. Пришёл к начальнику управления генерал-лейтенанту Гайдукову Льву Михайловичу с вопросом: – Товарищ генерал, когда для меня найдётся должность СНСа? Я уже целый год «перехаживаю». – Ты был лейтенантом, старшим лейтенантом, потом капитаном. А сейчас майор. Вон сколько раз ты менял звания. А его всего один получил звание генерала и всё – моя карьера на этом закончилась. Так, что терпи и жди!
С Гайдуковым у меня сложились не плохие, даже мне казалось несколько странные отношения. До прихода к нам он был главным инженером РВСН. Его назначили на полковничью должность начальника управления, что было заметным понижением. Говорили, что причиной были какие-то скандалы со строительством генеральских дач. Очевидно нарушения всё же были, вряд ли бы иначе его сместили с высокого кресла. Левин Гессель (Григорий) Исаакович, занимавший эту должность, стал его замом.
Гайдуков очень много сделал, чтобы на базе космической специальности организовать новый НИИ, надеясь стать его начальником. Но командиром в/ч 73790 назначили полковника Мельникова Геннадия Павловича. Он недавно был переведён из Ростовского училища на должность зама по науке Соколова А.И. На этой должности командира в/ч 73790 (вскоре получившей статус ЦНИИКС № 50) он стал генералом, а потом генерал-лейтенантом. Я уже говорил, что до этого я успел защитить диссертацию и получил должность СНС. У нас шла тема по транспортно-космическим системам. Её научным руководителем был Мельников, меня назначили ответственным исполнителем, так как неплохо зарекомендовал себя в качестве организатора.
До прихода к нам Гайдукова, я уже был знаком с его сыном Сашей, работавшим в НИИ-88 (впоследствии переименован в ЦНИИМаш). Были видно ещё какие-то причины сблизившие меня с Гайдуковым. Когда мы ездили с ним визировать и подписывать различные документы по теме, он рассказывал мне случаи из своей богатой жизни. Многому я потом нашёл подтверждение в мемуарах Чертока. Хотя вначале не осень верил, мне казалось, он привирает о своих похождениях. Даже как-то поинтересовался: – Почему подробности часто сугубо личные Вы рассказываете именно мне? – Во-первых, когда я еду в командировку с каким-то офицером, то субординация «генерал и майор» не позволяет мне быть слишком откровенным. А ты человек гражданский, про субординацию можно забыть. Потом, о тебе хорошего мнения Саша.
Он много рассказывал о экспедиции 1945-47 годов в Германию. Оказалось, он возглавлял эту миссию в Берлине. Об этом от него я узнал впервые. Ещё кое-что рассказал Мишин, подробности описаны Чертоком. Но его четырёхтомник вышел много лет спустя, тогда об этом узнали все. А в 70-ые годы данная тема была засекречена, поскольку она напрямую была связана с Постановлением Правительства СССР «О реактивном вооружении», подписанным Сталиным 13 мая 1946 года.
Рассказал мне Лев Михайлович, как он стал генералом. Он после окончания Тульского политехнического института был распределён на тульский оружейный завод. Здесь проявились многие его таланты. Он прекрасно чертил и конструировал. Был выдвинут на чтение литерных чертежей, где научился мгновенно видеть всю конструкцию (почти как Никола Тесла) и находить допущенные ошибки и неточности. За активную позицию его избрали комсоргом сначала конструкторского бюро, потом всего предприятия.
Как то приснился Григорьев Анатолий Евгеньевич. Он работал начальником отдела экономических расчётов у Челомея. Мы с Толей познакомились о Герберта Ефремова, зама Челомея по космосу. Григорьев кончил МАИ примерно на десять лет раньше меня. Он с женой Златой и дочкой Машей жил в квартире на втором этаже на улице Горького, недалеко от станции метро Маяковская. Я у них часто бывал, когда делали Толе диссертацию. Злата была кандидатом наук и работала в ВИНИТИ. Её брат Олег Игнатьев был журналистом газеты «Правда», работал в Чили во время фашистского переворота, когда убили Сальвадора Альендо. У них была дача по Казанской ЖД. Маша потом закончила экономический факультет МАИ. С ней дружила Таня, когда работала на Мэри Кэй. Толя коллекционировал почтовые марки и советские монеты разных лет выпуска, у него была обширная коллекция.
Толя был аспирантом- заочником Челомея на кафедре в МВТУ им. Н.Э. Баумана. У Григорьева была практически готова диссертация по крылатым ракетам, но научный руководитель Челомей не выпускал его на защиту. Он вообще никому в КБ не разрешал защищаться, мотивируя возможным уходом и КБ после получения кандидатского диплома. Я подговорил Толю сделать другую диссертацию и защитить у нас, то есть стал его научным руководителем. Мы работали над ней несколько лет, опубликовали несколько статей в секретных сборниках НИИ-88, выступали с докладами на закрытых конференциях.
В это время случилась неприятная история с заместителем Челомея Бугайским, который возглавлял КБ в Филях, это был филиал фирмы. Поскольку Челомей никому не давал защищаться, то Бугайский решил свою докторскую диссертацию защищать у нас (в НИИ-4 МО). Генерал Соколов его лично знал по командировкам на полигонных испытаниях. Андрей Илларионович являлся председателем Госкомиссии по боевым ракетам. Бугайский выбрал момент, когда Челомей уехал в отпуск, в Крым. Защита в НИИ-4 МО секретной диссертации прошла успешно, быстро оформили дело соискателя и передали документы в ВАК. Соколов договорился, что её быстро утвердят. Но Челомею кто-то донёс о защите. Он бросил отпуск и разъярённый примчался в ВАК. Потребовал снять диссертацию Бугайского с обсуждения. Мотив был самый страшный. Работа была с грифом «сов. секретно», а разрешение от главного конструктора (то есть от Челомея) на выпуск секретной работы за ворота предприятия не было оформлено должным образом – отсутствовало письменное согласие Челомея. Работу утверждать не стали. А Бугайского Челомей с предприятия выгнал.
Геннадий Полтавец. К публикации материал подготовлен его младшим братом Николаем, октябрь 2016, Оренбург.
ДАЛЕЕ –>
<- НАЗАД | 
