Котову Якову Евдокимовичу посвящается Написать эту статью «подвигли» меня, прочитанные мной
воспоминания моего друга детства Колесникова Валерия. Он достаточно подробно
описал события тех лет, а я, в свою очередь,
хотел бы остановиться на некоторых аспектах, детали которых автору сайта, возможно, не
были известны, либо, по каким-то причинам он не стал их описывать, но в моей
жизни они сыграли важную, если не сказать, решающую, роль, перевернув, можно
сказать, её буквально на 180 градусов.
В пятом классе у нас
появился новый предмет «Уроки труда». У девчонок домоводство, шитье. У
мальчишек слесарное дело и столярное. Столярное дело меня привлекло мало. Отец
был великолепный столяр. Вся мебель в
доме была сделана его руками, у нас был весь столярный инструмент, отец разрешал
пользоваться и мне и моим друзьям. У него было лишь одно условие, где взял туда
и положи. Все должно находиться на своем месте. Даже за поломку инструмента он
не ругал, как за то, что не мог его найти на своем месте. Поэтому инструментом
я владел хорошо, и преподаватель столярного дела очень хвалил мою работу,
скворечник и табуретку, ставил всем в пример. К похвале я относился несколько
равнодушно, я учился хорошо, занимался в авиамодельном кружке, прилично играл в
шахматы, играл на баяне, выезжал с ансамблем на концерты. Похвала на меня,
можно сказать, не действовала – для меня это было обычное дело. Еще
был урок «Слесарное дело» и вот тут я допустил оплошность. И преподаватель
Котов Яков Евдокимович мне неожиданно поставил «два». Мое детское самолюбие
было задето. Как так? Я всегда и во всем был первый и тут «два». У меня
разболелась голова и меня даже с уроков отпустили. Я очень переживал, у меня
никогда не было даже «троек», а тут «два». Обидно, хотя брак я сделал на самом
деле. Я попросил исправить брак, преподаватель сказал: «Приходи после уроков».
Я пришел, старался и снова не очень удачно сделал гребенку для чистки лошадей.
Это такое приспособление, широко известное в коневодстве и состоящее из блока
нескольких параллельных пластин с мелкими зубцами. В процессе изготовления, для обеспечения
качественной работы ножовочного полотна, между пластинами вставлялись
технологические деревянные вставки, после чего нарезались и сами зубчики. Хотя
для технологии чистки лошадей было абсолютно всё равно, как нарезаны эти зубцы,
но по чертежу они должны быть параллельны. В процессе исправления брака, у меня опять немного «ушло», это было видно
даже «на глаз», без использования мерительных инструментов. Работа могла быть
оценена на «три», максимум на «четыре». Яков Евдокимович был очень грамотный
психолог, понял как мне обидно за «два».
Он видел, как я переживал, как старался исправить брак, но, видимо, не
дано мне было слесарное дело. Тем не менее, он поставил мне «пять с минусом».
Десятибалльная система оценки была для него характерна, я помню только
единичные случаи, когда у него получали «пять с плюсом», такие изделия тоже
висели в мастерской на особом месте, с указанием автора и даты изготовления. Своим
глубоко продуманным психологическим ходом Яков Евдокимович меня «купил». У нас
были ученические токарные станки. Он увидел, как у меня глаза горят, когда я
смотрел на них. Вот с этого все и началось. Мой друг Коля Путилин
безукоризненно выполнял слесарную
работу, у меня пошла токарная работа. Яков Евдокимович всячески поощрял наши
успехи. И мою и Колину работу он показывал специалистом. Что они говорили ему?
Мы не знали, но он все время приносил, очень
хвалебные отзывы. Такого плана работа соответствует 5-6 разряду. Нас это
очень радовало и мы все больше времени проводили в мастерской на кружке. У
Котова был один сын, трагически погибший на его же работе в МТС. Яков
Евдокимович работал тогда главным механиком МТС (машинно-тракторная
станция, на район их была одна-две). Сын
проявлял интерес к слесарному делу и часто ходил к отцу на работу. И вот при
работе на заточном станке, круг разлетелся и смертельно травмировал сына. Отец постоянно чувствовал за собой вину в
гибели сына, переживал, поэтому он и
домой никогда не спешил и все время проводил на работе в школьной мастерской, с
детьми. Он был
лучшим специалистом в районе по колодцам и великолепным мастером по металлу. Летом
пробивал скважины, работа очень хорошо оплачивалась. В мастерской он часто
что-то ремонтировал, особенно насосы. Мастерская великолепно была оборудована.
Имелись токарные станки - три штуки, сверлильный станок, заточной станок, не
было только фрезерного и строгального станка. Это компенсировалось прекрасными
возможностями для выполнения слесарных работ. Вначале
было предложено изготовить простой ветряк с двумя поршневыми насосами, что
самое интересное, никаких сборочных чертежей он
не делал, только чертежи деталей. Все рассказывал нам на пальцах. Этот
ветряк мы сделали за год. К работе он
подключал и других ребят, но основную работу делали мы, два Николая. После
этого он «замахнулся» на ветряк, состоящий из шести рабочих многолопастных
колёс, которые работали на один вал и приводили в действие два поршневых
насоса; на случай безветрия агрегат дополнительно был укомплектован двумя
центробежными насосами с электроприводом. Рабочие колёса были собраны в единый
блок, на одном конце вала ветряка располагался диск большого размера, а на
другой, с помощью зубчатых передач, передавался крутящий момент от пяти
малоразмерных рабочих колёс. Конструкция была оригинальна, в ней было что-то
самолётное, турбинное, она была красива с точки зрения технического дизайна и,
безусловно, претендовала на статус изобретения, так как ничего подобного ни
раньше, ни теперь я не видел. Ветряк
делали мы три года, каждый день, быстро сделав уроки, к четырем часам в мастерскую. До 21 часа
работали и потом час - полтора он нам рассказывал про свою жизнь. Она настолько
интересно у него сложилась. В 18 летнем
возрасте его выбрали комиссаром эскадрона в Чапаевской дивизии. После
гражданской войны он работал в МТС, его слесарные способности были ограничены
только наличием или отсутствием материала. Тем не менее, он никогда не делал
то, что должны были сделать мы. Если не получалось долго и доходчиво объяснял,
пока не сделаем. Весной,
когда мы учились уже в девятом классе, модель
покрасили и отправили на выставку и «с концами». Как мы были рады, что
все работало, и довольно - таки быстро качали воду, как поршневые, так и
центробежные насосы. И вроде бы на этом как-то закончились наши увлечения; а если
учесть, что я еще посещал авиамодельный кружок и кружок баянистов, то загружен
был полностью. В школе я учился на «отлично», Только по «Русскому языку»
допускалось оценка «четыре», по другим предметам только «пять». Рос достаточно самолюбивым
ребенком и не быть первым, для меня было трагедией. Несмотря на то, что слух у
меня был неважный, я брал в игре на баяне усидчивостью и обязательностью выполнения заданий. Конечно,
в изготовлении модели принимали посильное участие и другие наши одноклассники,
но основную и самую сложную работу делали мы с Колей Путилиным. Наша
модель попала на республиканскую выставку в Алма-Ату. На этом бы все и
кончилось. Но, как назло, в это время, в Алма-Ате находилась учительница физики
Н.Ф. Акчурина. Она по телевидению видела
эту выставку и «узрела» необычную вещь. Оказывается, изготовляли ветряк
дети крупных руководителей нашего «местного масштаба». Сын директора
школы, Подольный Павел, ему было лет 12 и сын заведующего районо, учившийся в
параллельном классе Шикилев Слава. О том, что ветряк делали не они, она была хорошо осведомлена,
так как про ветряк знали все, от первоклассника, до директора школы. По
приезду в Бурлин, Акчурина рассказала
все моей матери. Мать возмутилось такой
наглостью своих руководителей и написала письмо в газету «Учитель Кахастана».
Хотела дать мне прочитать, но я не захотел её даже слушать. Разозлился и ушел
гулять. Вот с этого у меня все и началось. Так как я был общительный парень, то
журналисты, инструктора райкома, обкома и т.д. вели разговор со мной, а не с
Николаем Путилиным. По селу тоже пронеслась эта весть, не красившая
руководство. Я стал психовать, разговоры идут, а результатов никаких. Жители села постоянно задавали
вопрос, именно мне: «Вы что так это и оставите и простите подлость и директора с заведующего районо и их детей». Чем же
всё-таки закончилась история с нашим ветряком. Директор, заведующий районо,
директор Дома Пионеров получили по строгому партийному выговору. Директора
сняли с работы, он переехал с семьей в Уральск, Заведующего районо сняли с
работы, впоследствии он спился окончательно. Директор Дома пионеров Абзал
Укасович Укасов работать остался, посчитали, видимо, что в этом деле он не
замешан. Нам с Николаем на линейки вручили дипломы аж первой степени, вместо
второй, которыми за наш ветряк наградили Павлика и Славку. Летом друг Славы Шикилева Лешка Былинин подошел ко мне
на речки: «Коля! Поговори со Славой. Он переживает, что так произошло». Я к
этому времени успокоился и перестал психовать. На Славу я зла и не держал, да и
на кого я его не держал, нутром как-то понимал, что сработала система. Мне было
обидно за себя и за Николая. Три года, «вкалывали», а в Алма-Ату поехали не мы.
Я никогда в ней не был и чувствовал, что и не буду. Что и произошло в жизни.
Пишу об этом уже в 64 года. Слава начал врать. Отец предложил поехать в
Алма-Ату не сказав, с какой целью. Там их
с Павликом повезли на выставку детского творчества. Где подвели к ветряку и
попросили убрать опилки от упаковки. В то время их снимали телекамерой. Грамоты
вручили уже в поезде. Сказать об этом он, по его словам, побоялся, думал никто
не узнает. Отец после этой истории запил капитально.
Нам в начале учебного года вручили по диплому. Абзал Укасович «притворился
дурачком». Якобы он подходил ко мне и спрашивал: «Поедите в Алма-Ату?». На
самом же деле, он как-то, встретив меня по дороге домой, спросил: «Занят ли я?»
Я как раз устроился работать помощником комбайнера и, боясь, что он что-нибудь заставит
делать в плане общественно-полезного труда, как это было тогда модно подменять
термин эксплуатации детского труда, ответил, что сильно занят, так это было и
на самом деле, работать штурвальным для учеников было престижно и почётно, да и
материальное обеспечение на этой работе было весьма и весьма неплохое. Абзал был
прекрасно осведомлён о моей работе, был абсолютно уверен, что я не променяю её
ни на какую поездку в Алма-Ату, однако, всё-таки так переформулировал
предложение о поездке на выставку с ветряком, чтобы, в случае чего, «остаться в
стороне». Предполагаю, именно в его голове с восточным менталитетом
сформировался некий план, в случае успешной реализации которого, он оказывал
неоценимую услугу своим руководителям. Телевидения в ту пору в Бурлине не было,
дети были предупреждены, чтобы по приезду домой «лишнего» не говорили, так что
вероятность провала операции была ничтожна.
Конечно, поездка детей
руководителей была глубоко продумана. Солгал и директор школы, когда он
извинялся передо мной и Николаем в присутствии всего класса, сказав, что Абзал
Указов не сообщил о цели поездки. А потом он вроде смалодушничал, не
захотел огласки, да и задействован был
еще и сын заведующего районо. По малолетству мы тогда поверили в эту ложь. Теперь,
оценивая ситуацию с позиции своих лет, в то время, считая себя сильно оскорблённым,
я повел себя неадекватно, неправильно, высокомерно и нагло. Это
естественно не понравилось нашему
классному руководителю. Она собрала классное собрание, где поставила вопрос о
моем поведении, так как я начал пропускать уроки, то она предупредила меня, на
какую тему будет собрание и чтобы я соизволил присутствовать. Я попросил одноклассников поддержать ее. До сих
пор не пойму, почему мне это пришло в голову, настолько мне всё это надоело.
Она же поставила на голосование вопрос о «двойке» мне по поведению за четверть.
Класс проголосовал. Этот вопрос был поставлен на педагогическом совете школы и
директор поддержал. Вот
тут уже не выдержал Яков Евдокимович Котов.
Говорить он умел хорошо, недаром служил замполитом в Чапаевской дивизии.
Он сказал, что мы имеем в результате поездки детей руководителей в Алма-Ата.
Получив незаконно грамоты, они поступили подло. Не один из них не хочет
признать свою ошибку. Куда смотрит
партийная администрация школы? Куда смотрит секретарь парткома Евгений
Георгиевич Вернигор? А что Вы собственно хотели получить? Отличник, никто
плохого слова не о нем, не о членах
семьи в посёлке слова не скажет, встретив такую несправедливость, находясь под
постоянным дёрганием журналистов,
инструкторов райкома и обкома партии, видя все потуги на замятия дел,
сорвался с тормозов. Я не удивлюсь, если он и преступление совершит, а Вы
взрослый человек, классный руководитель,
коммунист, вместо того, что бы его понять еще и травлю
организовали. Нашли выход из положения,
поставить «два» по поведению. В тот
же день состоялось партийное собрание и директору школы объявили выговор. Его
надо было утвердить на райкоме партии. А это уже политическое дело. Вот тут и
стали досконально разбираться. Вот только теперь по нашему вопросу приняли единственно
правильное в этой ситуации решение с последующими оргвыводами по руководству
школы и районного отдела образования. Теперь, когда такие руководители
полностью взяли власть в стране, похоронив все её идеалы, подобное разрешение
ситуации вряд ли возможно, коррупция, откровенное воровство, родственные связи,
чиноугодничество, плагиат – стали нормой жизни, теперь все они «на коне». Я до сих пор не понимаю. На месте Подольного и
Шикилева, я бы изыскал деньги, вплоть «за свои», и отправил бы меня и Колю. Договорившись
с матерью, чтобы мы «не возникали». Это
для них было бы более выгодное решение вопроса. Тогда бы и строгого выговора бы
не было и с работы никого не сняли бы. Могли бы просто «подставить» Абзала. Не
знали, мол, обманул зараза. Просто они уже «зарвались», чувствовали в себе
сильное превосходство, власть и даже не предполагали, что какая-то сельская
учительница сможет противостоять уже складывающейся системе попрания
социалистической морали. Но тогда время их ещё не пришло и пройдёт несколько
десятилетий, чтобы появилась реальная возможность поставить Советского Человека
на колени. После
Геннадий, мой брат, по приезду в гости в Бурлин к родителям, даже подружился с
Абзалом, который к тому времени, каким-то
образом, окончил Уральский педагогический институт заочно. Его назначили
директором школы, и он преподавал историю. Директор он был хороший, а вот
преподаватель никакой. Русский язык у
него сильно хромал, преподавание истории требует владения языком в
совершенстве, тогда понятнее будет предмет ученикам и интересен. Я же не смог
побороть свое к нему свое предубеждение и не простил того, как он подло
поступил со мной и с моим другом. Хотя
он очень многого и хорошего сделал мне.
В Доме Пионеров я ходил в кружки: авиамодельный, шахмат, игре на баяне. Когда
не было руководителя авиамодельного кружка, он принял меня на работу, в
качестве руководителя кружка, и оплату
кружка игры на баяне, я производил из
этих денег, учитывая, что мама работала учительницей в школе и получала
небольшую зарплату, а отец по состоянию здоровья не работал, он был инвалид
Отечественной войны и пенсию получал мизерную, эти деньги были существенной
прибавкой к бюджету семьи. Относился Абзал Укасович ко мне всегда хорошо, а тут
видно «бес попутал», хотел угодить начальству, но получилось наоборот. Трагически
закончилась и жизнь у моего «защитника» и любимого преподавателя. Пока были силы, он занимался строительством и обустройством
скважин для воды, что приносило ему какие-то
доходы. А как здоровье со старостью ухудшилось
и делать он этого он уже не мог, сразу же трудно стало жить. Дошло до
того, что он был вынужден собирать бутылки. И случайно, в лесной посадке его
задавил трактор, виновника не нашли, да,
видимо, и не сильно не искали. Так закончилась жизнь человека, о котором я
вспоминаю с благодарностью, мне умение работать на токарном станке очень
пригодилось в дальнейшей жизни. Но это
уже другая история. На
снимке: Валерий Колесников, представитель следующего поколения (фамилию уже не
помню), Николай Полтавец, Яков Евдокимович Котов, Николай Путилин, Виктор Белый
на фоне нашей школьной мастерской. Коля Полтавец и Коля Путилин у токарного станка Николай
Полтавец, Оренбург, сентябрь 2011 |