В начале сентября 1985 года мы, в
составе группы из 10-ти самолетов Ан-2, прилетели в Узбекистан на дефолиацию
хлопчатника. В составе нaшего экипажа был второй пилот Назыров
Рафкат и авиатехник Аманжол, фамилию его, к сожалению уже и не помню,
работал он у нас в Уральске недолго. После дальнего перелета и посадки в «Аккургане»,
недалеко от Ташкента, мы были направлены на оперативную точку совхоза «Навои».
Нас разместили в небольшом одноэтажном домике с двумя комнатами, в одной из
которых находилась кухня с маленьким окошком в нашей стене. Именно через это
окошко нам в любое время выдавалась еда. Но чтобы попросить об этом, мы должны
были постучать в него. После этого, пожилая
турчанка, которая находилась за стеной и постоянно что-нибудь готовила, но
совершенно не понимала русский язык, выдавала нам аппетитную еду. В
холодильнике и на столе нашей комнаты всегда лежали свежие фрукты - персики,
яблоки, груши и виноград. В общем, условия проживания были отменными. Перед
началом работ мы сделали облёт полей с главным агрономом, подписали необходимые
документы, и стали ждать команды к началу полетов. На следующий день пошли в местный магазин. На прилавках
стояли пачки сигарет, на которых было написано: «цена -1 рубл». Я сказал, что
сигареты «Родопи» стоят 40 копеек, на что продавец ответил: - Не хочешь не
бери. Я попросил дать мне «жалобную книгу» и позвать директора. Директор
магазина, узнав, что мы лётчики, пригласил к себе в кабинет. Там он угостил
нас коньяком, пловом и разнообразными
фруктами. Затем распорядился продать нам по своей цене сигареты, охотничий нож
в красивом футляре, и пообещал приехать
в гости, но почему-то на аэродром. - Наверно будет просить бензин – подумал я.
После этого мы, побродив по кишлаку, вернулись в нашу комнату. Следующие 3 дня мы не работали, и нас каждый день приглашали
на «свадьбы». Так нам говорили, хотя это были, в основном, праздничные тои по
случаю «обрезания». По мусульманскому обычаю у мальчиков, когда им исполняется
10-12 лет, делают обрезание крайней плоти, и отец устраивает грандиозное
застолье, в зависимости от его финансового положения. Можно это мероприятие
проводить и раньше, сразу после рождения, но мало у каких родителей, к этому
моменту есть большие деньги. Поэтому, как правило, только после рождения сына,
отец начинал откладывать средства, на обряд «обрезания» и на будущую свадьбу,
выращивая и продавая земляные орехи - «арахис», в этой местности это довольно
прибыльное дело. Тои проводили на большой площади, огороженной деревянным
забором, завешанным большими коврами и украшенными белым хлопком. В середине
сооружались длинные столы с лавками. В зависимости от количества гостей, они
выстраивались в виде буквы «П» или даже в несколько рядов. За время многочисленных экспедиций в Узбекистан, экипажи
Уральского авиаотряда, неоднократно приглашались на такие праздники. Некоторые
попадали на свадьбы с количеством гостей около 500 человек. У местного
населения считалось особым шиком, если на тое присутствовали летчики, одетые в
парадную форму. Перед входом на территорию такого праздника сооружались
своеобразные ворота, через которые заходили гости. Рядом, в огромных казанах
готовилась различная еда. В большинстве это был фаршированный болгарский перец,
который подавался чуть позже, как «горячее».
Рядом с воротами стоял стол, за которым сидели несколько человек. Они
приветствовали приходящих гостей, и принимали подарки. В основном это были
деньги. Специальный человек записывал в тетрадь сумму подаренных денег и имя
дарителя. Дело в том, что когда в
будущем, кто-то из пришедших гостей приглашал на свой, такой же праздник хозяина этого тоя, то по этой тетради
определялась сумма, не меньше которой надо было подарить в ответ. Так происходил
некий «круговорот» денежных средств, позволяющий многим родителям достойно
выглядеть в глазах своих родственников и гостей, устраивая такие пышные
торжества. Столы, обычно «ломились» от угощения. На них было много
фруктов и овощей. Нарезанные ломти огромных красных арбузов и золотистых дыней,
возвышались на красивых подносах. Между ними лежали грозди свежего винограда
«Бычий глаз» и «Дамский пальчик», а также персики, гранаты, яблоки и другие
фрукты. Вместо хлеба лежали стопками ароматные, пресные лепешки. Рядом стояли
тарелки с нарезанным сыром, колбасой и прочим снадобьем. Все это убранство, до
поры до времени было накрыто длинной марлей. За этими столами, сидели одни
мужчины-узбеки. На отдельных возвышениях, в виде беседок, сидели дорогие знаменитые
гости и старые аксакалы. Наконец был произнесён первый тост, продолжавшийся около 20
минут, в котором перечислялась вся родня до 10 колена. После этого все стали
разрывать, напротив себя марлю, чтобы открыть доступ к еде, и оторвать себе
кусочек материи, чтобы вытираться, так как есть надо было всё руками. На
столах, кроме всего стояли большие подносы с пловом, а также разнообразные
салаты. Все стали наливать водку из бутылок, стоявших посреди стола, после чего
выпивали и закусывали. За забором виднелись головы женщин и детей, смотрящих,
как нам казалось, голодными глазами сквозь щелочки, так как их сюда не
допускали. Отдельно в сторонке у забора стояла небольшая ватага мальчишек, лет
по 10-12. Среди них был и сам «виновник торжества». Они о чем-то мирно
беседовали, и им не было ни какого дела до всего этого веселья. Тосты произносились на непонятном нам узбекском
языке, и потому казались очень длинными. И хотя гуляние продолжалось всю ночь,
нигде не было видно, ни пьяных, ни тем более дерущихся. Дело в том, что молодежь на свадьбах, да и на других тоях
почти не пила алкогольных напитков, так как боялась гнева своих родителей,
которые находились здесь же, и в отличие от них, умели держать себя в руках.
Всё было, как-то чинно и напыщенно. Все кланялись, учтиво улыбаясь, поднеся
руку к животу, и произнося при этом « якшимыс». На такие тои нас приглашали
каждый день, и каждый раз в разные дворы. Потому что это было время перед
уборкой хлопка, и людям разрешалось устраивать торжества, в этот небольшой промежуток
времени, перед трудной работой. На четвёртый день пришёл главный агроном, чтобы опять
пригласить нас на той. Мы поблагодарили за приглашение, и вежливо отказались,
так как уже устали от этих шумных мероприятий. Но необычность этого приглашения
была в том, что на этот раз должна состояться настоящая свадьба, с женихом и
невестой, и на ней будут присутствовать женщины. Такого мы здесь еще не видели.
Наше любопытство взяло верх, и мы согласились. Нас попросили надеть лётную форму, и на совхозном УАЗике
привезли на эту свадьбу. За большими и длинными столами всё также сидели
мужчины-узбеки в тюбетейках, а немного в стороне за таким же длинным столом
сидели женщины-узбечки, в национальных платьях с повязанными разноцветными
платками на головах. Перед ними было разложено лакомство, состоящее из пресных
лепёшек и бутылок лимонада. Они как бы исподлобья, испуганно наблюдали за
происходящим вокруг событием.
Практически у всех были сросшиеся на переносице брови, что делало их вид,
на наш взгляд, ещё более убогим. Когда нас приглашали на свадьбу, то сказали,
что всё будет «как по-русски, с
женщинами», но они выглядели как жалкая пародия на наших свободных и
независимых русских женщин. Но, как говорится, правила игры были соблюдены, и свадьба
началась. Первыми, тосты произносили старые аксакалы. Затем выступали с тостами
другие гости, которые поздравляли и восхваляли отцов жениха и невесты. Жених с
невестой сидели за главным столом, опустив головы. К тому же, лицо невесты было
прикрыто фатой, чтоб не сглазили. Каждый раз, когда произносился очередной
тост, они вставали, но голову не поднимали и ни чего не говорили в ответ, от
чего были чем-то похожи на провинившихся школьников. Но вот, наконец, дошла
очередь и до нас. Я встал и произнёс поздравительную речь,
единственную на русском языке, на этой свадьбе, и единственный, кто назвал
молодых полностью по именам, которые были написаны хлопком и подсвечены
электронными буквами на красивом ковре за спиной молодоженов. Все встали и
дружно зааплодировали, выражая нам свое почтение, как именитым и уважаемым
гостям. На самом видном месте, в центре стола сидели отцы жениха и
невесты, к которым было приковано всё
внимание гостей. В их честь произносилось множество торжественных тостов,
после которых они довольно таки чинно и любезно раскланивались во все стороны,
давая понять, что это им импонирует и
очень нравится. Все ели, пили,
разговаривали между собой, но не было слышно такого шумного, весёлого застолья,
присущего нашим русским свадьбам. Всё было серьёзно, деловито, с какой-то
наигранной напыщенностью. И вот, наконец-то, в полночь, жениха с невестой
отправили в дом в сопровождении друзей жениха и подружек невесты, которые
должны были провести необходимые ритуалы перед первой брачной ночью. После этого веселье продолжилось, и началось праздничное гуляние с привлечением
артистов и музыкантов из Ташкентского театра, которые были одеты в национальные
костюмы. На дутаре, узбекском инструменте, чем-то похожим на нашу казахскую
домбру, играл и пел высокий красивый узбек, одетый в халат-«чапан», опоясанный
платком «белбог» с расписной чустской тюбетейкой на лысой голове. Он исполнял
красивую с переливами песню на узбекском языке в микрофон, который держал перед
ним рядом идущий узбек. Микрофон был подключен обычно через магнитофонную
приставку «Нота», переделанную особым образом, так, что звуки певца звучали из
больших колонок с раскатистым эхом. От этого создавалось впечатление, будто
песня льется высоко в горах, отражаясь от многочисленных склонов. А ритмичные
звуки узбекского бубна – «дойра», виртуозно исполняемые музыкантами, невольно
вызывали какую-то приятную дрожь. Громкие и пронзительные звуки музыки и пения разносились не
только над самой свадьбой, но и далеко
за пределами кишлака. Рядом с ними танцевала красивая и молодая
танцовщица-узбечка, одетая в национальное платье. Из-под её тюбетейки,
разлетались множество мелких плетёных косичек, которые едва не касались спин и
голов, сидящих на лавке гостей, когда
она в танце кружила возле них. На запястьях её рук и на щиколотках были надеты
специальные браслеты с бубенчиками – «занги». Она исполняла национальный танец
«зана», и при её ритмичном движении бубенчики издавали приятный мелодичный
звон. После того как она заканчивала танцевать перед одним из гостей, он
вставал и вкладывал ей под тюбетейку
денежную купюру, достоинством в 5 – 10 -
25 или даже 50 рублей, в зависимости от его достатка и положения в обществе.
Девушка ловким движением руки прятала деньги куда-то в складки одежды и
переходила к другому гостю. Через некоторое время ей на смену выходила другая,
не менее красивая танцовщица и танец продолжался не прерываясь. Вскоре девушка приблизилась к нам. Я почувствовал
лёгкое прикосновение её тугих косичек на своей спине, сквозь форменную рубашку
и мы втроём (Рафкат, главный агроном и я) повернулись к выступающим перед нами
артистам. Дождавшись окончания танца, мы направились к ним, чтобы
вознаградить деньгами. Но, к моему удивлению, главный агроном, почему-то, резко
и небрежно, с силой, оттолкнул танцующую девушку, отчего она чуть не упала на
землю. Затем он, взяв нас под руки, подвёл к поющему узбеку, и мы вложили
деньги ему под тюбетейку. После чего, все присутствовавшие гости дружно встали
и раздались громкие, продолжительные аплодисменты. Оказывается, они
приветствовали нас как настоящих мужчин, совершивших национальный «подвиг», ещё
раз доказывающий, что положение женщин в
Узбекистане, даже в то Советское время ниже, чем положение мужчин. Ну, что же,
таков суров мусульманский закон. Удел узбекских
женщин рожать и растить детей, вести домашнее хозяйство, угождать и
слушаться во всём своего мужа. Потом я узнал, что в это же время, но в другом совхозе,
экипаж Виктора Красикова был тоже приглашен на свадьбу. Там Витя не стал давать
денег танцовщице, а сам принялся танцевать, чем, как теперь говорят, «взорвал»
всю публику, и ему в знак благодарности не только подарили халат-«чапан» и
тюбетейку, но и понатыкали под нее кучу денег. Но тогда мы этого еще не знали. Через некоторое время из дома, куда проводили молодоженов,
вынесли простынь, и развесили её перед гостями. Дико было смотреть на всю эту
унизительную процедуру, но таков мусульманский обычай. Все узнали о
непорочности невесты, и свадьба разыгралась
с новой силой, но были случаи, когда при неблагоприятном исходе с
молодыми людьми, тут же прекращалась
свадьба, и все гости уходили.
Под утро стало прохладно и свежо, многие гости стали
потихоньку расходиться, и мы, усевшись в бортовой УАЗик, поехали домой. За
рулем сидел главный агроном, который зазевался, а может и задремал, поэтому наш
автомобиль въехал в арык с водой и застрял. Я сел за руль, включил пониженную
скорость, передний мост и при помощи экипажа, которые стали толкать машину,
еле-еле выехал из арыка. Дальше пришлось ехать самому, т.к. водитель уже
засыпал на ходу, и ему было очень трудно управлять автомобилем. После свадьбы хорошо выспавшись и отдохнув, мы приехали на
аэродром. После обеда приехал главный агроном с перевязанной платочком головой
и сказал: - Чем так жить, лучше умереть. Он страдал «давлением» и выпивать
коньяк ему было нельзя. Потом он попросил нас сделать один «лёт», ну хотя бы «пол-лёт».
Для чего? - спросили мы. Оказывается, работать ещё рано, но надо было передать
сводку в райком, что совхоз одним из первых начал работу по дефолиации
хлопчатника. Такие «показухи» происходили повсеместно. И мы выполнили один
полет. Вскоре тои прекратились, и мы начали первый тур работ.
Летая над маленькими полями, мы сверху
наблюдали, как на соседних полях собирали хлопок вручную студенты, рабочие и
ученики, привлечённые к таким работам со всей Республики. Через три недели
начался второй тур работ по десикации хлопчатника. При обработке полей хлоратом
магния (тяжёлая вода), происходило отмирание последних листьев и раскрывание «курака»,
низкосортных коробочек, из которых изготавливали порох, а из семян давили хлопковое масло. На границах
полей росли высокие пирамидальные тополя, и проходила ЛЭП, из-за которых летать
было трудно и опасно. Об этом хорошо написал Валерий Белкин в своей повести
«Узбекистан». Тяжелейшим условием для
работы экипажа и силовой установки
была жаркая погода и постоянная
пыль на аэродроме. Но, несмотря на все трудности, мы отработали в этом совхозе
без происшествий. По окончании всех работ, мы в составе нашей группы из 10-ти
бортов, благополучно вернулись домой целыми и невредимыми. Владимир Калюжный, Самара, февраль 2012 г. |